Фау-2 - Роберт Харрис

— Ну что ж… сволочи скоро проиграют войну — с ракетами или без. Пошли, мы почти пришли.

Им потребовалось ещё пять минут. У ворот в садовую стену он притворился, будто возится с засовом, потом повернулся и поцеловал её.

Она ожидала этого. Даже мысленно репетировала реакцию: мягко отстраниться, вежливо сказать “Нет, прости, я не могу”, возможно, добавить строгое “Я не такая девушка”. Но когда это случилось — оказалось, что она как раз такая. Неожиданно естественной показалась близость с другим мужчиной. Он пах пивом, кожа была гладкой, не как у Майка. Чёрт с ним, с Майком, — вдруг подумала она.

Она мягко взяла голову Арно в ладони и ответила на поцелуй. Второй раз за день ей показалось, что она наблюдает за собой со стороны. Её разобрал смех.

— Что смешного? — Он отстранился, легко улыбаясь, но с сомнением.

— Ничего. Иди сюда. — Она снова поцеловала его. Он расстегнул средние пуговицы её пальто, обнял за талию. Она вздрогнула.

— Мы можем зайти внутрь?

Они прошли по дорожке к входной двери. Та оказалась заперта. Он потянулся к притолоке и снял оттуда ключ.

Внутри в холле было полутемно. Из кухни лился привычный свет. Пахло жареным беконом. День закончился, как и начался. Дверь в кабинет была закрыта.

Арно приложил палец к губам. Кэй взяла его за руку и повела наверх, в свою комнату.

15

Чуть позже девяти часов вечера доктор Руди Граф стоял по пояс раздетый перед зеркалом в ванной своего отеля в Схевенингене. Он держал пальцы под тёплой ржавой струйкой из горячего крана, прислушиваясь к грохоту труб, по которым вода мучительно пробиралась сквозь здание. Теплее уже не станет. Его лезвие было шестимесячной давности, и вспенить тонкий кусочек мыла было непросто. Тем не менее он выставил подбородок и методично начал сбривать щетину. Нужно было сохранять приличный вид.

Полковник Хубер за ужином объявил, что, в связи с возросшей активностью британской авиации, полк с завтрашнего дня будет запускать семьдесят процентов ракет ночью. Офицеры уставились в свои тарелки. Ночные запуски были куда более медленным и раздражающим процессом: фонари, закоченевшие пальцы, жидкий кислород, покрывающий трубы ледяной коркой. На этот раз Граф отказался от предложенной Зайделем партии в шахматы. Ему хотелось лечь пораньше.

Он сполоснул бритву под краном и только собирался вытереть лицо, как услышал удары кулаков в двери и крики голосов.

Он вышел на лестничную площадку и перегнулся через перила. Снизу донёсся топот сапог на ступенях. Появились каски. Свет отблеснул на стволах винтовок. На плечах у людей была чёрная форма СС.

— Вы один?

— А другие мужчины в здании — вы видели, чтобы они приводили женщин?

— Весь вечер никого не видел.

Эсэсовец нахмурился. Его взгляд ещё раз пробежался по комнате. Затем он резко повернулся и вышел, второй пошёл за ним.

Граф опустил руки и поспешно застегнул рубашку. Надел галстук и пиджак, схватил пальто с шляпой и сбежал по лестнице. На пролёте стояли два унтер-офицера в одних майках и нижнем белье. Внизу двери были распахнуты настежь, а в проходе толпились возмущённые ракетчики. Он наткнулся на Шенка, тот был в расстёгнутой рубашке с висящими на бёдрах подтяжками.

— Чёртовы эсэсовцы!

— Кого-нибудь нашли?

— Нет. Придурки!

На улице стояло человек двадцать эсэсовцев — с пулемётами, с собаками, входили и выходили из гостиниц. Прожектор был установлен на грузовике, его луч методично скользил вверх-вниз по фасадам. Граф свернул за угол. Из пансионата, служившего борделем для рядового состава, выводили женщин. Они дрожали в своих лёгких платьях, несли чемоданы. По одной, иногда подталкиваемые прикладом, они забирались в кузов грузовика.

— Господи, — пробормотал Граф. — Господи, Господи…

Он развернулся и направился к набережной. Отель «Шмитт» был оцеплен. Чтобы пройти, пришлось показать пропуск. В офицерской столовой Хубер стоял у окна с Зайделем, Кляйном и ещё парой человек, наблюдая за улицей.

— Они обыскивают всё, — сказал Хубер. — Приказ Каммлера, передан Дрекслеру по телефону. Даже мою комнату обшарили! Будто я прячу под кроватью шпионку!

— Они совсем спятили, — сказал Зайдель, всё ещё глядя в окно. — Вон партийный товарищ Бивак, раздаёт указания, будто выкуривает красных с Восточного фронта!

— Они уводят всех девушек из борделя, — сказал Граф. — Что с ними будет?

Несколько секунд все молчали.

Хубер покачал головой:

— Дело скверное.

Граф повернулся к Зайделю:

— Машина у тебя снаружи?

— Да.

— Можно я возьму её?

Зайдель уставился на него:

— Даже не думай!

— Пожалуйста. — Он протянул руку.

Лицо лейтенанта выразило крайнее недоверие. Он вздохнул, затем с неохотой полез в карман и достал ключи.

СС впервые начала проявлять серьёзный интерес к Пенемюнде, как только стало ясно, что ракета работает. Через два месяца после успешного испытательного пуска, в декабре 1942 года, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер отправился на Балтику, чтобы лично присутствовать при запуске. Граф тоже был там. Это оказалось фиаско — ракета упала через четыре секунды, — но Гиммлера это не смутило. «Как только фюрер решил поддержать ваш проект, — сказал он генералу Дорнбергеру, — ваша работа перестала быть делом Артиллерийского управления или вообще армии. Теперь это дело всего немецкого народа. Я здесь, чтобы защитить вас от саботажа и измены».

«Я чрезвычайно заинтересован в вашей работе, — добавил он, уже садясь в самолёт на обратный путь в Берлин. — Возможно, я смогу вам помочь. Я приеду снова, один, и останусь здесь на ночь, чтобы поговорить с вами и вашими коллегами с глазу на глаз. Я вам позвоню».

Так, по крайней мере, передал слова Гиммлера Дорнбергер фон Брауну, а тот — Графу на следующий день. «Всё было очень вежливо, по словам Дорнбергера. Но у меня, честно говоря, ощущение, будто к нам пожаловал рэкетир и предлагает "крышу"».

— Значит, СС будет участвовать в производстве?

— Это уже не остановить. Сейчас они суют нос во всё подряд.

И Граф, по правде говоря, тогда не возражал против помощи СС. Он был так же заинтересован, как и все остальные, в строительстве испытательных объектов и ракетных заводов. Тем не менее, это стало для него настоящим потрясением в мае, когда в лесу внезапно вырос лагерь из бараков, окружённый электрическим забором из колючей проволоки; и ещё большим шоком — увидеть через несколько дней колонну из пятисот заключённых в тяжёлых полосатых пижамах и фуражках, которых гнали по дороге эсэсовцы с пулемётами. Рабство — в середине двадцатого века? Что с нами стало? — такова была его первая, инстинктивная реакция тем утром. Но