Тума - Захар Прилепин

Руки терпко пахли корою.

Степь, в мягкой мути дождя, откатывалась назад, переливчатая, как море. Ветер гнал мягкие травяные волны.

– Матрёну не видать, Стёп? – проходя по скрипящим, как резунец, дубовым листьям, крикнул Аляной.

Степан, усевшись покрепче, нещадно хлестал себя по щекам, по шее, мял пазуху.

– Чего расплясался? – окликнул снизу Иван.

– Да мураши тут… – ответил, погодя, Степан. – С щурёнка каждый… Не то загрызут.

– А ты с пистоля их, Стёп… – присоветовал брат.

…казаки рубили молодые деревья, стругали колья.

…проявился окованок – полумесяц. Скоро стал отчётлив до глазной рези, будто с дуба до него стало ближе.

Степь, безмолвно струясь, уплывала во тьму.

Прокричал филин.

…с ногаями сошлись спустя два дня.

То был шедший налегке в руськие украйны отряд в двести воинов.

…успели догнать возы к всхолмию – казаки именовали такие «стогами».

Когда явились первые ногаи – уже отаборились: возы стояли кругом, а колёса их прирыли, перевязав верёвками. Оглобли задрали вверх.

Меж мешков и тюков сладили толковые бойницы. Во все стороны вылезли пищали. Казаки привычно укладывались, располагая подле себя пистоли, ручные гранаты, примеряясь к прикладам.

Трифон Вяткин, затягивая узел на крепящей возы верёвке, молился:

– …не помни грехов моих… и укрепи мя свыше на супротивных нам…

Голос его не срывался, будто он занимался бестрепетным делом возле своего куреня.

Невзирая на кружащих поодаль, дальше ружейного выстрела, ногаев, внутрь повозок, для тяжести, спешно накидывали лопатами землю. Лохматились срезанные травы.

Коней стабунили посреди табора, густо покрыв попонами и кожами.

…ногаи, крича, носились по дуге, всё чаще били из луков. Стрелы туго втыкались в тюки, возы, конские попоны.

Казаки молчали.

…завопив «Алла!», ногаи начали, как бы затягивая петлю, сужать круги – и пошли в накат.

По Корнилову крику, разом вдарили пищали.

Совсем недавно степь была тиха, как колыбель. Теперь ржали покалеченные ногайские кони, а крик «Алла!» раздавался всё неистовей.

Прочь от людского гульбища разлетались птицы.

Закинув крюк на верёвке, ногаи подцепили один из возов. Он дрожал, задирая колёса. Казаки повисли на возу, удерживая. Трифон, стервенея, рубил натянутую как тетива верёвку топором.

Один из ногаев, ловко сковырнувшись с подстреленного коня, не мешкая бросился, с топорком в руке, пешим к табору, и был застрелен вставшим в полный рост Аляным из пистоля в подбородок. Выстрелом ногаю своротило набок челюсть, оттого голова стала будто бы больше. Раскинув руки, он упал на спину. Ногай был в жёлтых сафьяновых сапогах. Сквозь разодранные овчинные штаны виднелась голая нога. Червоный кафтан забрызгала ещё более тёмная кровь.

Трифон наконец срубил верёвку; крюк остался на боковине воза, как чёрный паук.

Степан хватал горячие пищали, возвращал заряженными, брал другие, и так безостановочно. Пищальный дым висел уже так густо, что он едва различал свои руки.

…никто из всей станицы не был даже поранен.

Ногаев было застрелено не менее шести, из них двое так и лежали подле табора.

Завалившись на бок, жутко смяв изуродованную ногу, билась подбитая пищальным боем ногайская лошадь.

…выждав совсем немного, ногаи снова понеслись по долгому кругу. Казаки звали то круженье – «танец».

В ответ не стреляли.

Бледный Иван выбивал землю из дула пистоля.

Трифон суетился во весь рост возле своего раненного стрелою коня.

– …не мелькай, Триш! – сказал сидящий под повозкой Корнила.

Борода его была грязна, словно он вырвал её, как свёклу, из сырой земли.

…нежданная, вдруг воткнулась стрела в попону Трифоновой лошади, – но тот, сдувая пот с глаз, и не глянул на неё.

– Трифон! – крикнул Ходнев, отжимая грязь с бороды.

– …волочить тебя потом!

– …тут оставитя… – отвечал Трифон.

В окровавленной руке держал он выдранный из лошадиного крупа огрызок другой стрелы.

…Аляной, взяв верёвку с крюком, с первого заброса поймал подстреленного им ногайца.

– Лежит абреутнем… – пояснил, неспешно, как рыбу, подтягивая мертвяка.

Не брезгуя натёкшей кровью, продолжавшей бежать с развороченной головы ногая, Аляной усадил его к повозке спиной.

Нежданно тот протяжно простонал.

Потом снова, куда громче.

– Вась… – сказал Корнила. – Ну, добей, к чему такая песня…

…там, где стоял табор, образовалась чёрная проплешина.

Степан, проводя рукой, собрал в ладонь последние травяные метёлки подле себя.

Каждую из трав, замешанных в ладони, он знал по имени.

…спешившиеся ногайцы пили кумыс, переговаривались, не глядя на табор.

Закат лохмато пенился.

Плаксун-ветер задувал с ляшской стороны. То было к дождю.

…чистили оружие.

Кормили лошадей с рук.

Оправлялись здесь же, нарыв ямок.

– …пречистая Госпоже Богородице, – буднично просил Трифон, шмыгая носом, – помогай нам на противныя враги, молитвами твоего угодника…

…одни ногаи улеглись, привязав своих лошадей к воткнутым копьям. Другие, наевшись, шумели.

Разлаписто пылали, треща, их костры.

Степан смотрел на огни. Если закрывал глаза – костры продолжали пылать под веками.

– …полезут в самую тьму, – пообещал Корнила. – Нароком шумят, чтоб не услыхали…

…незадолго до первой зорьки Корнила рыкнул сидевшему рядом Аляному:

– Жги!

Запылали факелы. Замелькали тени. Закричали, вскакивая с земли, ногаи. Жахнул пищальный огонь. Жахнул снова. Раздался краткий вопль.

У самого табора будто бы метались оборотни, и тени их вытягивались, кривляясь, в страшную длину. Ржали напуганные казацкие кони.

Корнила уверенно распоряжался, словно видел сквозь тьму.

– Пищаль! – выкрикнул Аляной резким голосом.

…всё происходило как под водой: зримое – плыло, мерцало, вспыхивало и наползало краями одно на другое.

…факелы то взлетали, то опадали, то носились по кругу – будто самый табор кружило, как водоворотом.

…заскочил на воз, крутя саблей, огромный ногай. Поймал снизу, в утробу, пику. Несколько мгновений так и стоял, елозя по воздуху руками, навздетый. Потом повалился назад.

…прикатившийся в ноги к Степану казак держал правой рукою своё левое запястье, а кисти у него больше не было. Билась толчками кровь, словно кто-то выдувал её наружу.

Иван, как птицу, поймал обсечённую казачью руку, накинул на неё тряпку и, завалив раненого казака спиной наземь, стал перевязывать.

– Пищаль! – снова крикнул Аляной.

Степан смотрел на свои, снаряжавшие оружье руки, будто на чужие, ему неподвластные.

Прошка Жучёнков, торопясь и скривив, как от боли, маленькое лицо, зажигал пищальный фитиль.

…смутную степь разлизывали дальние языки подступающего восхода.

Выползал калёный плавник светила.

…всё смолкло так же враз, как началось.

Ногаи, будто ленясь, отбегали.

Один из казачьих возов был завален на бок; верёвки удержали его.

Задувал сминающий травы ветер.

Только что явившееся солнце покрывали тяжёлые, как навоз, тучи.

В небесах загрохотало: все казаки глядели в ту сторону.