Тума - Захар Прилепин

– …без подвоха спытал… – не глядя на Миньку, ответил Степан.

– Увижу ещё, – пообещал, толкнув пятками каурого, Минька.

…за деревянными домушками Степан увидел голубые стены и серебристый купол.

…вспомнил вдруг: рассказывали.

Когда имали донцы Азов, служил в сей церковке греческий поп, прозваньем Чёрный.

…казаки проломили стены и уже рубились на улицах.

Навстречу Корниле Ходневу, Аляному и батьке Тимофею, в поповском своём одеянии, выбежал тот поп; за малым его не пристрелили.

Пал на колени, взмолился не губить три дюжины янычаровых чад, коих спрятал у себя.

…на другой же день всех их перекрестил в христианскую веру.

…ведь где-то здесь и случилось то! – Степан озирался по сторонам, будто казаки могли оставить тайный знак.

…стены церкви стояли крепко, как крепостные.

– Здравствуй дедушка Иоанн, сын Захарии! – сказал шёпотом Степан и широко, вольно перекрестился.

Мало изукрашенная, дабы никого не вводить во гнев, церковка выглядела строго, как бы рубленная из скалы.

Когда проезжали мимо круглой арки дверей в церкву, Степан загадал, чтоб кто-нибудь вышел оттуда.

…но никто дверей тех не распахнул.

– …а всё едино не брошу тебя, – попрощался, чуть шевеля губами, и проговаривая слова, всё равно ничьего слуха не достигавшие. – И ты меня не кинь…

Благообразный, с бесконечно печальными глазами муж в зелёной чалме хаджи явился на другой день.

Он был нетороплив и благорасположен к неверному.

– Бёылеликле аякларын эскиси кими йюрюмее башлар (Скоро ноги твои пойдут, как ходили до недавних дней. – тур.), – заговорил мюршид, уже не спрашивая, понимает ли его Степан. – Хара гётюрю сени аякларын? Кёле олдугыны, не япаджагына кендюн карар веремееджегини дюшюнме. Азатлык сенин эллеринде, веяхут кёле калмак. Шу иши веяхут башка иши япмак сенин элинде. Анзжак чёлек япмак аскер иши дегюлдир (Куда приведут тебя твои ноги? Напрасно думать, что ты пленён и не вправе решить, как тебе быть. Ты в силах отпустить себя на волю. Или же оставить в неволе. И пребывать в тех или иных трудах. Но не дело воину месить глину. – тур.), – увещевал он. – О коджа дюняы ишитип дхевап вережеккен бу кадар тил билен аскерюн иши кёлелерле конушмак дегилдир. (Не дело воину, знающему столько наречий, говорить с рабами, когда он может слышать великих мира сего, и отвечать им, и говорить сам. – тур.)

Степан сидел на раскладном стуле, вытянув ногу и поглядывая на неё, будто на рухлядь, которую таскал за собой повсюду.

Меж ним и мюршидом стоял пустой трёхногий столик.

Мюршид сидел на тахте.

От ковра на полу пахло влагой и прибитой пылью.

Степана чуть знобило. Под мышками у него было взмылено, и по спине непрестанно тёк пот.

Ему не хотелось, чтоб мюршид расслышал его скотский запах.

Он старался не шевелиться.

– Азовда, Кырым топракларында, султанын хюкмюнюн гечтиги бютюн иллерде ени хаята адым атан слав кавми билюрюм (И в Азове, и в Крымской земле, и во всех землях, подвластных султану, знаю славянского племени людей, преуспевших в новой жизни. – тур.), – говорил мюршид, тихо сминая пальцами раскрытых рук воздух. – Аллаху теала онлареа ени капулар ачты, гёзлерини ачуп гёрмелерини насип этти, кендиню кайбеден инсандан даха чок акыл верди (Так получилось, оттого что Аллах открыл для них множество новых дорог и даровал зоркость зрения и остроту ума куда бо́льшую, чем имел человек, пребывавший в заблуждении. – тур.), – мюршид поймал Степанов взгляд, глядя на него так, словно знал его, как свою руку. – Сен мюминлерин тилинде гюзел конушурсун! Акыллысын, узсун. Анджак кимсе сана шол гюнешюн алтында лайыгун бир макам вермеди, кендине бир сор, неден? (А ты так разумно изъясняешься на языке правоверных! Ты, вижу, наделён и рассудком, и уменьями. Но ни то, ни другое до сих пор не принесло тебе места под солнцем, достойного тебя. Спроси себя сам: отчего? – тур.)

Степан раскрыл глаза, и взгляд его означал: жажду услышать ответ.

– Себеби белли (Имеется объяснение. – тур.), – продолжил мюршид. – Кендюн ичюн танрыйы инкар этмезсин. Анжак сен сахте танрыйы инкар етмезсин. Бундандыр ки герчек олана улашамазсын. (Ты решил для себя не отречься от Бога. Но ты не отрекаешься от Бога ложного. И потому не приходишь к Богу истинному. – тур.)

Мюршид вознёс глаза ввысь.

– Шинди бени динле (Однако слушай меня. – тур.), – сказал он, откидываясь на подушки. – Коркуйла карар вермени истемем. Карарыны халисане вер, ёксааякларун агрыркен чамур чигнемек, аякларıн дюзелиндже таш ташымак истемедигин ичюн верме. Бени алдатабилирсин амма Аллаху теалайы асла ве ката. Сен ешек дегилсин ки сенизорла догры йола сокайым. Догры йолу булмак ичюн хер шейюн вар. (Мне вовсе не нужно, чтоб ты сделал свой выбор из страха. Из нежеланья месить глину, пока нога твоя больна. Из нежеланья таскать камни, когда нога твоя излечится. Можно обмануть меня, но Аллаха обмануть нельзя. Ты не ишак, чтоб я втянул тебя в истинную жизнь. У тебя и так всё есть, чтобы прийти самому. – тур.)

– …Догры йолу булмак ичюн хер шейюн вар (…Всё есть, чтобы прийти самому. – тур.), – повторил Степан, как запев, и, без мысли, смахнул муху со столика.

– Гёрюёрум ки эллерин ийилешмиш (Вижу, руки твои уже лучше. – тур.), – заметил мюршид. – Бир дахаки гелишимде бана карарыны сёйлерсин. (Я приду в другой раз, и ты сам скажешь мне, отчего ты принял такое решение, а не иное. – тур.)

Мюршид качнул пальцами, заставляя Степана поднять на него взгляд. Глаза в глаза, мюршид тихо произнёс:

– Ислам гюн ве геженин улаштыгы ерлере улашажактыр. Аллаху теале дюняки бютюн эвлери хаберсиз быракмаяжактыр, бютюн жанлылар Аллаху теалайы таныяжактыр. Аллаху теала исламы кабул еденлери южелтечек, этмейэнлери кючюлтеджектир. Юджелттиклери исламы юджелтеджек, кючюлттюклери кафирлиги кючюлтечек. Кендюн сеч, хардасын, кимюнлесюн. Демек, юшюдюн. Ени хаята гёзлерини ачмазсан, даха чок юшюрсюн, сени курназ казак. Гёзюню ачынжа юркек хаыван кими коркмаяжаксын. (Ислам дойдет до тех мест, куда доходит ночь и день. Аллах не оставит ни одного глиняного дома или дома в земле без вести, и все живущие познают Аллаха. Аллах возвеличит принявших Ислам и унизит не принявших. Посредством великих возвеличит Ислам, а посредством униженных унизит неверие. Выбери, сумей, где ты, с кем ты. Ты, вижу, замёрз. Тебе будет всё холоднее, пока ты не очнёшься для новой жизни, лукавый казак. И когда очнёшься, ты перестанешь пахнуть испуганной скотиной. – тур.)

…с затылка, с подмышек натекло пота столько, что он лепил рубаху на боках, и стекал меж ног, в пах.

IX

Когда станица вышла к дымящемуся, раннему Дону, загоняя на паром четыре воза запасов и товара, Степан испытал тихое сердечное блаженство – и, чтоб не