Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков

Потом откликом на его запретительный стук в стену из белой половины гостевой избушки (уймитесь, мол, христопродавцы!) ответно грохотали в десять кулачьёв.

Накалилось до того, что вспыхнуло.

Авдей взял балалайку:

Как пойду я в монастырь

Помолиться Богу.

Не пошлёт ли мне Господь

Хрен в телячью ногу?

В чьи уши было спето, тот и прискочил.

Смешным явился боголюбец – в долгополой рубахе вместо рясы и безоружный – ни креста, ни кадила в руках. Мужик мужиком. Только речь семинарская.

– Язычник! – выпалил отец Мирон. – Скверной словесной демонов своих призываешь на христианскую землю! Адские муки примешь понеже ересь несёшь. Поносники не наследуют Царства Божия. Уд ы нечистые не должны имени иметь!

– А ежели после бани? – с дерзкой усмешкой выговорил Авдей.

Все притихли. Ждали, когда захлебнувшийся ненавистью поп снова заговорит.

И было произнесено с дрожью в голосе, с расстановкой:

– В аду будешь трупы жрать.

– Пошто же Господь уды-то создал? – продолжал уязвлять Авдей. – Али их дьявол пришить ухитрился?

У отца Мирона в глазах потемнело. Он схватился за косяк и, шаря по стене, будто незрячий убрёл в половину Тита.

Крича вдогонку, Авдей продолжил спор на потребу товарищам:

– У баб что, тоже причинное место без названия? И все мы, выходит, непорочного зачатия?…

Отдышался отец Мирон, успокоил ретивое и вернулся благорастворённым во всепрощении.

Слабым голосом молил:

– Каждое матерное слово, ребятушки, оскорбляет любовь Господа нашего Христа. Не было ея, любви, в мире, Христос принёс ея нам, вселил в наши сердца через свою жертву на святом кресте. Свет над миром разлился небывалый. Мы купаемся в этой любви. Не замути! – скажу я тебе, Авдей, – источника!

– А разве деды-прадеды наши до Христа безлюбовно жили? Разве бабы тогда не любили своих деток? Да и мужиков тоже? От баб, от Евы вся любовь на земле зачалась! – перечил Авдей.

– Похоть это! Такой-то любовью и медведица своих детёнышей любит. Через такую-то, Господи прости, любовь и медведя к себе подпускает. Скотское зачатье это – больше ничего. Плотская, бесовская утеха!

– Христа матушка любила. Он эту любовь учуял и передал людям, – отговаривался Авдей. – Откуда же она иначе взялась бы у него без матушки? Бог-то, Отец-то наш Небесный, не больно к нам жалостлив. А баба – она завсегда ласкова и добра. В ней весь исток заповеди к ближнему своему.

– Поглядите, люди добрые! И любовь-то у него не от Христа! – смертно побледнев, изумился отец Мирон.

– А коли по-твоему любовь от Христа, так скажи мне, поп, зачем ты венчание творишь с людьми? Христос всех благословил на любовь во веки вечные! А ты решаешь, достойны люди его милости или нет. Ведь как у тебя заведено – кого минует твоё благословение под венцом – тот, вопреки Христу, во врагах у тебя ходит, в проклятии.

– О-о-о! Так это ты мне отмщение творишь никак за матушку свою – попевки-то злобные кричишь, да на бесовских дудках играешь мне назло по обиде на неё. Вот оно что! Нет, не мстить бы тебе надо, чадушко, не перечить дерзновенно, а мою науку себе на ус мотать, да её, матушкину, безбожную жизнь отринуть из памяти. Убояться наказания Господня! А не то сам знаешь, как у неё всё кончилось. Каков бывает гнев-то Божий – хрясть бревном поперёк тулова – и без покаяния!

– Не тебе, поп, ведать про её судьбину. И про мою жизнь не тебе печалиться. Ты промысленник земной. Иосифлянин! Десятину сбираешь. Золотом одёжи свои выцвечиваешь. Иконам – доскам деревянным – молишься. Старух пугаешь замогильным пламенем, чтобы подношеньице по праздникам несли, а иначе, мол, вечные вам мучения…

Тут уж отца Мирона понесло безудержно:

– Гнида нестяжательская! Пёс! Быть тебе пронзённым удой Божьего гнева. Гнусное сердце твоё – вместилище семи лукавых духов, прибежище великой ереси! В тяжких мучениях испустишь смрад. Окаянный поборник сатаны – заболеешь. Иметь тебе поражение от меча Божьего. Начнёшь бесчинно кричать голосами зверей, скотов, птиц и гадов, прежде нежели глаза навек закроешь. Поглядите! Смеет хулить самого преподобного Иосифа! Латинянник! Папский ублюдок. Лютеранин поганый! Ужо нашлётся на тебя жезл наказания, тако же и не могий станешь языком глаголати!..

Переменился постав мельницы на грубый помол – грохот усилился. Словно богатырь вступил в спор на стороне Авдея. Заглушил отца Мирона.

Когда священник убрался на половину Тита, кто-то из мужиков вымолвил:

– Остатки собака долает.

38

Простил бы отец Мирон и «не Христову любовь», и «венчание на земле», и «десятины неправедные», но хулу на воителя Иосифа, пожёгшего ересь на Руси, стерпеть не мог.

Эдакой брани спуск дать в то время, когда уж составлено прошение Новгородскому архиепископу Пимену на строительство нового храма в его, Мироновом, Суландском приходе? Когда мирские посыльщики из Сулгара со дня на день должны отправиться в Новгород за храмозданной грамотой?

Уж и лес высмотрели подходящий для сруба.

И церковных мастеров кликнули. А придут посыльщики к Пимену, спросит он о причте, мол, скромны ли, покорны рабы Божии заветам Православия? А тут – крамола змеиная! Иосифлян обличают! И шиш тебе, а не благословение…

Одно оставалось отцу Мирону – войну объявить, искоренить сорняк! Тогда безо всякого лукавства посыльщики отчитаются перед владыкой: мол, овеяны сердца прихожан кротостью Христовой, лаской патриаршей…

Вот тебе, отец Мирон, и новый храм пятиглавый на удивление всей Важской земле и на личное твоё благополучие!

Возжёгся отец Мирон огнём решительной борьбы со смутой. Подручных у него для этого дела имелось достаточно.

Все три сына старосты Шумилки, несколько оглашенных новокрещёнов и самый верный – Филька Полоротый.

Подговорил отец Мирон своих прихвостней бить Авдея усердно, однако не до смерти.

Ежели уймётся смутьян, – того и достаточно. Не подействует палочная наука – тогда кистенём.

Тит ходил в приближённых у отца Мирона. Донёсся расправный слух и до него.

– Я отнюдь не на твоей стороне, братец, – сказал он Авдею. – Моё дело тебя упредить. А там – как знаешь.

39

К тому времени новая избушка у Авдея стояла под крышей.

Он привёл в дом Илку, дал ей денег, чтобы наняла печников да оконников. И сообщил об отлучке.

– Что же, за проезжей-то грамотой к отцу Мирону зайдёшь? – спросила проницательная Илка. – Али беспаспортным тронешься?

– Он мне такую грамоту выпишет, с которой на тот свет отправляют, – сказал Авдей.

Без бумаги – значит, не в даль и не надолго, – подумала Илка и