Король - Бен Кейн

поразили задние ряды. Около половины начальников попадали, дергаясь, крича, выхаркивая кровь вместе с остатками жизни, отобранной кленовыми древками со стальным острием. Этого хватило, чтобы простые солдаты побежали. Уцелевшие начальники пытались остановить их, но напрасно.

Наши воины хохотали и осыпали французишек оскорблениями, пока те не добрались до лагеря.

Тогда Филипп образумился, а быть может, советникам удалось отговорить его бросать войска на убой. В тот день приступов больше не было, только часовое перемирие, заключенное через глашатаев, чтобы французы могли забрать раненых. Позже они уволокли и свои катапульты, кроме двух, но снова понесли громадные потери благодаря нашим лучникам. Пара камнеметов была брошена у самого берега: слишком сильное искушение. Пользуясь тем, что французишки зализывают свои раны и наверняка топят горе в вине, мы с Рисом, не дожидаясь полной темноты, перебрались через реку и подожгли машины.

Тем вечером мы долго стояли на парапете, пили вино и смотрели на пламя, пожиравшее две катапульты.

– В общем и целом день удачный, – произнес я заплетающимся языком, обращаясь к Рису.

– Меня не удивит, если на этом осада и закончится, – высказал он предположение и сделал большой глоток из фляги. – У большинства людей такой урон отбивает охоту сражаться.

Я фыркнул, припомнив, как вел себя мягкотелый французский король в Утремере.

– Может, ты и прав. Филипп – не воитель.

– Это уж точно, – произнес Рис медленно и с запинкой.

– Да ты пьян!

Такое с ним случалось редко.

– Может, и так. – Он рыгнул. – Сегодня подходящая ночь, чтобы напиться.

Я взял у него флягу и поднял тост:

– За то, чтобы французишки умотали туда, откуда пришли!

Рис усмехнулся:

– За это стоит выпить.

Глава 17

Мечты наши сбылись, пусть и не сразу. Сильные для этого времени года ветра и дожди за несколько дней превратили лагерь Филиппа в грязевое море. Не имея возможности вывезти катапульты, натяжные канаты которых вдобавок отсырели, французы не предпринимали новых атак. Но и не уходили в течение семи дней, держась, как вонь в засорившейся сточной канаве. Затем – признак очередной вспышки раздражения Филиппа – французишки разломали бочонки, предпочитая вылить вино, лишь бы не оставлять нам. Еще они ухитрились, употребив большое количество масла, сжечь оставшиеся камнеметы. Зарево было видно за много миль.

На следующее утро прибыл глашатай и передал, что французский король угрожает прийти и железной рукой навести порядок в городе. То были пустые слова, призванные замаскировать первостатейное унижение монарха.

Как ни печально, снятие осады не положило конец нашим заботам. В марте и апреле Филипп овладел множеством замков, обещанных ему трусливым Джоном. В их числе были Дьепп, Арк, О, Омаль, Мортемер, Эвре, Нонанкур и Лувьер. Филипп настойчиво стремился расширить этот список. Верней устоял – его кастелян наотрез отказался сдаться, как распорядился Джон. Зато французский король сумел быстро взять пограничные крепости Паси и Иври. Не я один подозревал, что захват первой из них, маловажной с военной точки зрения, объяснялся тем, что она принадлежала графу Роберту. Раздосадованный, граф тем не менее сказал, что это пустяки по сравнению с Жизором. Утрата этой твердыни, настоящего ключа к обороне Нормандии, была большой занозой у нас в боку.

Зная это, мы готовились к худшему, однако сокрушительного удара не последовало. Мы с Робертом, озадаченные, подолгу обсуждали это. Следующий ход опять был за Филиппом. Будь Ричард французским королем, он непременно развил бы успех, продолжая наступать на Нормандию. И не преминул бы, подобно Филиппу, удачно сочетать осады с угрозами, чтобы устрашить знать и землевладельцев, подорвать их дух.

Я не сомневался, что, если бы так продолжалось и дальше, множество прочих замков сдалось бы, положение Руана осложнилось бы, а вероятность того, что вся Нормандия поменяет господина, выросла бы. Но вышло так, что стойкая оборона Руана и позорное бегство Филиппа показали всем, что анжуйский лев по-прежнему когтист.

Прошла одна неделя, вторая. Закончился май, начался июнь, а ожидаемое наступление французов так и не состоялось. Не слышно было и о Фиц-Алдельме. Граф поручил мне объехать множество замков и выяснить, насколько преданны их владельцы. Я нигде не упускал случая расспросить о моем враге. Сопровождавшие меня Рис и Жан хлопотали каждый на свой лад: вынюхивали и задавали вопросы, подслушивали, где надо, подбрасывали монеты. Катарина, к ее досаде, оставалась дома.

Из Руана мы направились на северо-восток, затем, достигнув границы с Францией, свернули на юг. Страна представляла собой настоящее лоскутное одеяло из замков: одни перешли на сторону Филиппа, другие сохранили верность Ричарду. О Фиц-Алдельме не было ни слуху ни духу. Но это мало что значило. Он мог проехать в миле от нас, и мы бы не узнали об этом. Как я понимал, негодяй занимался тем же, чем я, – навещал сеньоров, переметнувшихся к французскому королю. С таким же успехом он мог находиться в Париже и угодничать перед Филиппом. Наше разочарование росло, Рис все чаще ворчал, что следовало убить Фиц-Алдельма, когда была возможность, невзирая на последствия, самым серьезным из которых стал бы гнев Ричарда.

Я не спорил. Рис был прав. Моего врага и след простыл. Никогда я не испытаю удовольствия, сообщив умирающему Фиц-Алдельму, что именно я убил его брата. Смириться с этим было нелегко. Я навещал церковь за церковью, делая щедрые пожертвования, надеясь, что Бог простит мне лицемерие и услышит мою просьбу: снова отдать Фиц-Алдельма мне в руки.

В середине июня мы возвращались в Руан. От французского двора поползли тревожные слухи. Филипп, искусный в своем коварстве, договорился о том, что двадцать пятого числа этого месяца встретится с германским императором Генрихом в Вокулере.

Никогда прежде я не видел графа Роберта таким обеспокоенным. Он метался по большому залу в цитадели, как запертый в клетке лев – мне однажды довелось видеть это зрелище. Взад-вперед, туда-обратно, и так без остановки.

– Филипп заплатит любые деньги, лишь бы наложить лапы на нашего короля. Родную мать продаст, если понадобится. А едва засадив Ричарда в свою темницу, выбросит ключ.

Роберт прав, подумал я. Отношения между двумя монархами испортились после ожесточенной ссоры на Сицилии, когда Ричард оклеветал Алису, сестру Филиппа, и приняли еще более скверный оборот в Акре, где английский государь унизил французского перед всей его свитой. Теперь Филипп ненавидел Ричарда всеми фибрами души. И готов был пойти на все, лишь бы сделать нашего господина своим пленником.

– И мы ничего не можем сделать? – воскликнул я.

– Находясь здесь – ничего, – горько промолвил Роберт.

В молодые годы я стал бы биться об