Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева

— Тогда же и авантюрьера поутихла.

— Ещё бы не утихнуть при таких прискорбных для неё обстоятельствах. Агент мой доносит, что князь Филипп Фердинанд Лимбургский в канун нашего православного Рождества отправил авантюрьере письмо с рекомендацией — не к нему ехать в его княжество, чего ранее добивался, а искать убежище в Германии или в Италии.

— Выходит, папа, перед тем, как в Кремлёвском дворце суд над разбойником начался?

— А о чём я тебе, государыня, который месяц твержу! Одно к одному всё выходит. И куда было Европе от такого суда уйти: члены Сената и Синода, президенты всех коллегий, десять генералов, два тайных советника твой приговор за свой приняли. Пугачёву казнь смертная, крестьянам — повешение одного человека за каждые три сотни во всех местах, где маркиз владычествовал, всем остальным — нещадное плетьми наказание, а у пахарей, негодных в военную службу, на всегдашнюю память об их преступлениях урезать ухо. Что и говорить, справедливо ты, государыня, решила. Справедливо, хоть и круто.

— Никак в защитники, папа, пойти решил? Не ожидала от тебя снисходительности. Заразу калёным железом выжигать надобно, иначе антонов огонь по всему телу разойдётся — тогда уж и спасения не будет. А чтобы на веки вечные истребить память о разбойнике и душегубе, отныне станица Зимовейская, где он родился, называться станет Потёмкинской, яицкие казаки — уральскими, река Яик — Уралом, а Яицкий городок — Уральском.

* * *

Великая княгиня Наталья Алексеевна, великий князь Павел Петрович

— Ваше высочество, это правда в отношении графа Шувалова?

— Что именно, моя дорогая?

— Ему назначено уехать из России, и притом немедленно?

— Да, таково решение императрицы.

— И вам, как всегда, нечего по этому поводу сказать? Ведь он же ваш друг, человек, к вам сердечно расположенный. Не в этом ли причина его дипломатической ссылки?

— Мне трудно сказать, что это была дружба. Граф Андрей принадлежал к большому двору. Без него давно не могла обходиться императрица. Поэтому не понимаю, почему именно я должен строить какие-то возражения.

— Вы забываете, граф постоянно навещал нас и был очень приятным собеседником.

— Но это не повод обострять отношения с большим двором защитой его мнимых интересов. Граф Андрей, кажется, всё время скучал здесь по Парижу и просвещённому обществу.

— И заменял нам с вами это общество.

— К тому же отправка с дипломатической миссией после неудачной поездки Шувалова в Швецию для него просто выгодна.

— Он ни в чём не виноват.

— Откуда вам знать, моя дорогая. Вы не настолько введены в тонкости интриг и расчётов большого двора. Во всяком случае, граф Андрей откланялся мне и просил передать вам своё глубочайшее почтение.

— Как передать? Где вы могли принять его прощальный визит? И почему я об этом впервые слышу? Что происходит, наконец?

— Дорогая моя, ваша ажиотация мне решительно непонятна. Графа я встретил на дороге из Павловска. Мы остановили лошадей. Граф откланялся, и, поскольку я его освободил от прощального визита к нам, он просил передать вашему высочеству свои нижайшие поклоны. Что же ещё, моя дорогая?

— Ах, так. Если таково ваше желание, другое дело.

— Впрочем, графиня Екатерина Петровна, по словам графа, непременно нанесёт лично вам прощальный визит, хотя после недавних родов здоровье её ещё не окрепло.

— Эта пустышка с её детьми.

— Вы беспощадны, моя дорогая. Четверо детей не так уж и плохо для каждой семьи, а то, что графиня сама их вскармливает, делает ей только честь. Граф очень гордится этим обстоятельством и самоотверженностью супруги.

— Я не знала, что он вообще обращает на неё внимание.

— И очень даже. Вы имеете в виду, что граф Андрей повсюду строит куры? Но это не мешает ему быть отличным отцом. Интрижки и семья вещи разные, нельзя не признать.

— Вы оправдываете его легкомыслие, о котором я и не догадывалась.

— Я никогда не оправдывал и никогда не буду оправдывать легкомыслие. Вступив на престол, я встану на страже самой строгой добродетели и соблюдения христианских заповедей в отношении семьи и семейных обязанностей, но как великий князь я должен ограничиваться кругом собственной семьи. Как бы мне это ни было тяжело. Свойственная супругам Шуваловым французская манера поведения...

— Супругам? Вы имеете в виду и графиню?

— Само собой разумеется. Графиня Екатерина Петровна большая любительница махаться с придворными кавалерами, о чём в своё время толковал весь Париж, когда они там жили. Сейчас они возвращаются в любезные их сердцу места, и графиня будет иметь возможность вернуться и к своему модному салону, и к своим привычкам, которым следовать в России достаточно затруднительно.

— Значит, граф не окажется больше у нас. Надеюсь, вы не будете иметь ничего против, если я пошлю супругам прощальную записку с добрыми пожеланиями.

— Ни в коем случае. Ведь вы и так, как говорила мне прислуга, достаточно часто посылали её к графу с записочками.

— Только по поводу книг. И обоим супругам.

— Но я же не высказал никаких претензий, моя дорогая. Конечно, лучше оставить по себе в сердцах людей добрую память. А ваше побуждение тем более понятно, что вы переживаете самый трудный период своей жизни. Если бы вы знали, как я жду вашего счастливого разрешения от беременности, друг мой, как жду...

* * *

Е.И. Нелидова, Н.Г. Алексеева

Не успели шёпоты о разбойнике оренбургском стихнуть, новые — о принцессе Елизавете пошли. Монастырки и на людях не бывают, а знать всё до мелочей знают.

— Таша, милая, никак твой благодетель вскоре в Петербурге будет.

— Не знаю, Катишь, печалиться или радоваться.

— Как так печалиться? Почему, Таша?

— Сама посуди, хорошо, если в институт заглянет, а коли нет? Тогда уж лучше где вдали б находился. Да и не до меня ему будет, вот увидишь. Слыхала, какие страсти о делах его рассказывают?

— Всему верить? Полно, Таша! Как можно?! Граф Алексей Григорьевич человек храбрый, решительный. Не помню, кто-то сказал: рыцарь наших дней, как есть рыцарь. Кто его на здешних турнирах видал, в один голос твердят: глаз не оторвёшь.

— Не знаю, сколько в том правды, только не по душе мне, Катишь, эти игры в мышеловку. Как себя воображу на месте авантюрьеры, покой и сон теряю.

— Побойся Бога, Таша, ты — и авантюрьера!

— Да ведь и она будто бы ни на что не претендовала — обстоятельства вынудили. Разве не понимала, что прав у неё никаких! Вот только на уговоры благодетеля поддалась. Да и то какие: предложил ей флот российский показать. Полюбопытствовать — не более. И уговаривал долго, и с женой английского посла свёл, что, мол, сопровождать её будет. Кто бы не поверил!