Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев

Визенталя интересовали главным образом почтовые связи между различными областями Австро-Венгерской империи, и он терпеливо, как охотник, ждал, пока кто-нибудь продаст ему галицийские марки XIX века или предложит их на что-то обменять. Это было нечто вроде «биржи», и позднее Визенталю даже пришлось объясняться по поводу своих марочных сделок с налоговой службой. Однако приходил он туда не только для того, чтобы покупать, продавать или менять марки, но и для того, чтобы побыть в обществе других филателистов, разделявших его страсть к собирательству. Они пили пиво или кофе, а в обед расходились по домам.

Не исключено, впрочем, что Визенталь использовал эти встречи также для того, чтобы выуживать у своих коллег информацию, необходимую ему для работы, но, судя по всему, филателисты разговаривали преимущественно о марках. Именно поэтому они, по-видимому, и не проявляли особого интереса к молодому человеку, который иногда приходил с Визенталем, а если даже и спрашивали, кто он, Визенталь всегда мог сказать, что это израильский студент, который учится в Вене на ветеринара – что было правдой, – и добавить, что тот подрабатывал садовником, ибо это тоже соответствовало действительности.

Много лет спустя доктор Дов Оховский сполна оценил иронию этой ситуации. «Холодная война» превратила Вену в рай для тайных международных операций в духе романа Грэма Грина «Третий человек», и именно в этой атмосфере родилась популярная шутка о том, что «главный резидент КГБ работает в советском посольстве садовником». Оховский не был главным резидентом Моссада в Вене, но через некоторое время после того, как он начал работать садовником, на него были возложены всякого рода дополнительные обязанности, в частности быть связным между Моссадом и Визенталем.

Формально агентом Моссада Визенталь не считался, но тем не менее регулярно ему помогал. Он получал ежемесячное жалованье и имел кодовую кличку «Теократ». Его мозг был настоящим кладезем имен, и его память (как и сотни хранившихся у него в Центре личных дел) позволяла ему обнаруживать связи между людьми, интересовавшими Моссад. Среди прочего он сообщил Моссаду имя женщины, работавшей в Институте Макса Планка, которая поддерживавала контакты с немецким ученым, работавшим в Египте. Эта информация позволила оказать на этого ученого давление и заставить его вернуться домой.

Как-то раз Визенталь попросил одного своего знакомого – корреспондента западногерманского журнала «Квик» Отмара Каца – выяснить адрес немецкого посредника, причастного к строительству Асуанской плотины в Египте. «Это для меня очень важно», – подчеркнул он.

Пригодились Моссаду также связи Визенталя с полицией и австрийским Министерством иностранных дел, поскольку в те дни в Австрии было принято записывать личные данные проживавших в гостиницах иностранцев; с этой целью у них забирали паспорта.

Часто передавал Визенталь агентам Моссада и данные о передвижении тех или иных людей: кто приехал, кто уехал – включая прибывших из арабских стран или туда направлявшихся.

Визенталь был старше Оховского на тридцать лет, и молодой студент им восхищался. Он относился к нему как к отцу. Один или два раза он бывал у Визенталя дома и лечил шпица его дочери. Визенталь запомнился ему как человек беспокойный и постоянно – то ли из страха, то ли из осторожности – озиравшийся. Находиться в его обществе было иногда приятно: он рассказывал анекдоты, делился воспоминаниями и демонстрировал познания во многих областях, – но временами общение с ним могло быть и тягостным. «Он, – вспоминал Оховский, – не всегда бывал приятным. Иногда он становился грубым, замкнутым и мог обидеть». Они виделись один, а иногда даже два раза в неделю. Когда Оховский не ходил с Визенталем в воскресный клуб филателистов, они встречались за одним из мраморных столиков в кафе «Корб», где тоже царило безмятежное спокойствие эпохи императора Франца-Иосифа.