Расколотая корона - Виктория Холт

— Мы должны поклясться, что мы друзья и ни один из нас не сделает ничего, что могло бы повредить другому, — сказал Генрих. — Давай принесем клятву. Давай покажем миру, что это предприятие — самое важное событие, которое когда-либо случалось с каждым из нас.

— Мир должен знать об этом, — согласился Людовик.

— А теперь мы должны спланировать наши действия. Это требует долгих размышлений. Снаряжение армий для такого предприятия — дело серьезное. Отпусти своих священников, когда они услышат, что мы намерены делать, ибо я не могу долго задерживаться у тебя, а нам нужно многое спланировать.

Людовик не мог думать ни о чем, кроме предстоящей экспедиции. Он уже однажды отправлялся в такое путешествие. Оно закончилось неудачей, но это было из-за того, что его сопровождала Алиенора. Бог тогда был недоволен, и, оглядываясь назад, Людовик не удивлялся. В то время он был так влюблен в Алиенору, что позволял ей слишком много свободы. И как же она его вознаградила — вступив в кровосмесительную связь со своим дядей и, как говорили, заведя любовника-сарацина! Именно тогда она и начала просить о разводе. О да, это была катастрофа, и он видел, что Алиенора с ее роскошными нарядами, которые она взяла с собой в поездку, превратила святое предприятие в мирское зрелище великолепия и безнравственности.

На сей раз все будет иначе. Двое стареющих и серьезных мужей, стремящихся служить Богу и тем самым заслужить искупление своих грехов.

Он не мог думать ни о чем, кроме способов собрать деньги, необходимого снаряжения и тех, кого он возьмет с собой.

Генрих разделял его волнение, и все оставшееся время они провели вместе, занимаясь этими приготовлениями.

Генрих простился со своим дорогим братом, с которым они обменялись клятвами дружбы. Правда, он пообещал, что брак между Ричардом и Алисой состоится, но главного он избежал. Дата не была назначена.

Что до крестового похода, Генрих посмеялся над этой идеей. Людовик был глупцом. Неужели он думал, что Генрих отдаст свое королевство неопытным мальчишкам? Людовик был не от мира сего, он не понимал, что значит власть для такого человека, как Генрих. И не понимал его решимости удержать при себе женщину, которая радовала его больше любой другой.

Глава XI

ДАМА ИЗ ГОДСТОУ

В монастыре Годстоу Розамунда знала, что ее конец близок. Прошло чуть больше года с тех пор, как она прибыла в обитель, где монахини приняли ее с радостью. Популярной ее сделало не только то, что король одаривал монастырь с ее приходом; ее кроткий нрав очень скоро снискал ей всеобщую любовь.

Не было никого благочестивее Розамунды. Она проводила долгие часы в размышлениях и покаянии; так глубоко она переживала свои грехи, которые казались ей столь великими, что, проживи она хоть двадцать лет, она никогда не смогла бы их искупить, даже если бы провела эти годы в крайнем благочестии.

Иногда она говорила об этом с монахинями, которые пытались ее утешить.

— Я знаю, что это было неправильно. Мне никогда не следовало соглашаться стать любовницей короля. Я любила его и ни в чем не могла ему отказать. Я не могу описать вам очарование Генриха Плантагенета.

— Другие грешили подобным образом, дочь моя, — напомнила ей настоятельница. — Они искали и находили прощение, как и ты сейчас.

Но Розамунда была слишком подавлена своим представлением о грехе, чтобы найти утешение. Если бы ее соблазнили против ее воли, все было бы иначе; если бы она уступила, чтобы спасти свою семью от королевского гнева, у ее души была бы какая-то надежда.

— Но нет, — сказала она. — Он приехал в замок моего отца и был там гостем. Мы взглянули друг на друга, и родилось искушение. Я хорошо помню, как вернулась в свою спальню, и сердце мое забилось так, как никогда прежде. Я распустила волосы, чтобы они упали на плечи, и надела свое самое красивое платье. Я ждала зова, и когда он прозвучал, я пошла с величайшей охотой.

— Ты была всего лишь дитя.

— Дитя, которое знало разницу между добром и злом.

Она не могла себя оправдать. Она часто плакала; она шила одежду для бедных, пока под ее некогда прекрасными глазами не залегли глубокие тени. И с каждым днем она становилась все бледнее и изможденнее.

Иногда до нее доходили вести о том, что происходит в мире за стенами Годстоу. Говорили, что скоро состоится королевская свадьба принца Ричарда и принцессы Алисы Французской.

Бедная Алиса! Какова будет ее жизнь? Как она пойдет к своему жениху, уже родив ребенка от короля? Мало кто знал об этом, и Розамунда надеялась, что никто и не узнает. Почувствует ли однажды Алиса, что тяжкое бремя ее грехов так же невыносимо, как теперь ощущала его Розамунда?

А король? Каково ему будет отпустить Алису? Но ведь он отпустил Розамунду, а ведь он, несомненно, когда-то любил ее так же, как теперь любит Алису.

Мир был печален и горек, и Розамунда была убеждена, что ее грехи слишком велики для небесного прощения.

Она уже не была молодой женщиной, так что, возможно, король устал от нее по этой причине. Ей скоро должно было исполниться сорок зим. Столько лет прошло с тех пор, как король впервые послал за ней. И все же она помнила то событие в мельчайших подробностях и была твердо уверена, что, будь она снова молода и будь король рядом, все повторилось бы в точности так, как было прежде.

Именно это и заставляло ее чувствовать себя обреченной.

Настоятельница увещевала ее. Не следует ли ей немного поработать в саду? Это даст ей глоток свежего воздуха, а она так любит растения.

— Я люблю сады, — ответила Розамунда. — Ухаживать за цветами доставило бы мне величайшее удовольствие. Но отныне я хочу отвернуться от всего, что мне приятно. В моей жизни было достаточно удовольствий. Теперь пришло время терпеть боль.

Запершись в келье, она проводила долгие часы на коленях, и грубая власяница терзала ее нежную кожу. И в конце концов настал день, когда настоятельница отчаялась спасти ее жизнь, настолько она запустила свое здоровье и так глубоко, казалось, влюбилась в смерть.

Она не могла подняться со своего ложа, и когда монахини приносили в ее келью какие-то удобства, она с презрением отвергала их. Они пытались укутать ее в