Когда была война - Александра Арно

Единственным поклонником оставался только Промахновский. На того не производили впечатления острый сарказм и ледяное равнодушие Лизы. Даже после того, как она пару раз резко его осадила, чётко и ясно дав понять, что ни о каком романе между ними не может быть и речи, он продолжал упорно добиваться её расположения. Его настойчивость и неотступность порой забавляли Лизу, а порой раздражали – потому что она себя не понимала. Точнее, боялась. Боялась, что, поддайся она тому трепетному чувству, что зародилось совсем недавно в её сердце, как всё остальное отступит на второй план. А она не могла допустить этого. Нельзя, чтобы душащая ненависть к врагу остыла, перестала быть такой пламенной и страстной, иначе не получится у неё никакого возмездия.

По ночам они рыли траншеи и окопы для безопасного передвижения по крепости, выдалбливали в стенах амбразуры кирками и лопатами. Лиза работала наравне с мужчинами, не давая себе спуску. Система обороны Орешка была качественной и продуманной, и на следующий день она уже выбрала себе несколько снайперских точек и собственных пунктов наблюдения.

Каждая огневая точка носила своё название: «Утка», «Байкал», «Россия», «Чайка», «Ермак». Все выбранные Лизой тут же получили её имя, хоть и были они непостоянными и менялись в зависимости от обстановки. Промахновский всегда располагался в нескольких метрах от неё.

Немецкие обстрелы всегда начинались в одно и то же время: в семь утра, четыре и семь вечера. С присущими им педантичностью и аккуратностью гитлеровцы выпускали ровно по сто мин и снарядов. Защитники Орешка даже рассчитали время между взрывами и разработали схему передвижений во время обстрелов.

– Бывает, и внепланово бабахают, – объяснял Витя Елесин, молодой снайпер в чине ефрейтора, проводя Лизе «экскурсию» по Орешку. – Как начнут! Тут такое стоит, что хоть задохнись. Пыль столбищем. Ещё и шастают туда-сюда на лодках моторных, вопят чего-то на немчурачьем своём. – Он весело загоготал. – Я в них камнями люблю пуляться, если слишком близко подходят. Как-то гадёнышу одному так в лоб зафинтилил, он аж в воду бултыхнулся! Его немчура выловила да обратно в лодку, а он сжался, трясётся весь, как собачонка, зима ж была.

Лиза внимательно оглядывала местность через узкое окно-бойницу, мысленно составляя свои планы обороны и пути отхода.

– А я вот предпочитаю пулями их бить, – сказала она, когда Елесин умолк.

– Так не всегда патроны есть, – просто ответил тот.

Слева раскинулось безбрежное Ладожское озеро, кое-где уже покрытое едва заметной, тонюсенькой корочкой льда, справа виднелся ещё один остров – длинный, поросший невысокими деревцами и редким подлеском. А за ним тянулся берег Шлиссельбурга. Разрушенные здания взирали на неспокойные воды озера пустыми глазницами окон, опалённые огнём чёрные стены грозили вот-вот рассыпаться в пыль. Земля была покрыта толстым слоем серого пепла, а на воде сохранились ещё жалкие остатки пирсов и причалов.

– Тут, в этой крепости, ещё Пётр Первый сражения вёл, – продолжил Витя. – С этими, как их… со шведами. Раз он сумел неприятелю накостылять, так и мы сумеем.

Весь остров был буквально завален битым кирпичом, искорёженным металлом, остатками стен. В центре крепости стояло двухэтажное серое здание с узкими зарешёченными окнами – бывшая императорская тюрьма для государственных преступников. Лиза знала: именно тут сидели декабристы, именно тут расстреляли старшего брата Ленина, и именно тут находится стратегически важная точка подступа к Ленинграду. Сдать крепость было равносильно тому, чтобы подарить нацистам и Ленинград, ведь чуть севернее пролегала по льду дорога жизни. А на колокольне Иоанновского собора гордо реял красный советский флаг. Елесин рассказал, что немцы без конца яростно лупят по собору, пытаясь сбить ненавистный стяг, и гордо вскинул голову:

– Но ничего у них не получится! Упадёт тут, так в другом месте повесим. Не бывать Орешку фашистским!

Настроение местных бойцов поражало. Даже несмотря на каждодневные обстрелы, на тяжёлую физическую работу, на нависшую над каждым из них угрозу неизбежной смерти, они сохраняли весёлость и бодрость духа – даже выпускали нечто вроде своего журнала под названием «Окопный Орешек». Он представлял собой обычный школьный альбом для рисования – белые плотные листы бумаги, склеенные в картонный переплёт. Писали журнал всем гарнизоном, а ответственным за иллюстрации был назначен ефрейтор Степан Левченко, который от природы обладал талантом к рисованию.

Однажды Лиза из любопытства заглянула в этот самопальный журнал. Белые страницы были испещрены мелким почерком, повествующим о самоотверженной обороне крепости, восхвалялась смелость её защитников. Некоторые листы были заняты иллюстрациями: зарисовками пейзажей Орешка и портретами бойцов. Левченко работал над «Окопным Орешком» по ночам, при скудном свете коптилки. А вскоре на страничках появился и Лизин портрет. При взгляде на него она не смогла сдержать улыбки – в нарисованных глазах пляшут озорные искорки, уголки губ чуть приподняты, пилотка с красной звездой кокетливо сдвинута набок, а на плече лежит толстая коса. «Старший лейтенант Фабиш Е., – гласила аккуратная подпись внизу. – Самый очаровательный защитник».

Для связи с большой землёй использовалась переправа на правый берег. Она постоянно обстреливалась, но всё же в Орешек умудрялись поставлять продовольствие и оружие. Еды хватало не всегда, и новой партии иногда приходилось дожидаться сутками. Варили нехитрые похлёбки из лебеды, крапивы и корешков, делали каши из собственноручно выращенных зерна и пшеницы – у одной из башен бойцы разбили нечто вроде небольшого огородика, где росли кабачки, репка и несколько кустов картошки. Урожай был небогатым, даже скудным, но именно эти овощи и спасали в дни, когда переправить еду не получалось.

Гарнизон крепости понемногу готовился к операции «Искра» – прорыву блокады Ленинграда. Командование осаждённого Орешка решило, что бойцам необходим отдых. Те приняли идею на «ура» и резво подыскали подходящую для этого комнату на втором этаже четвёртого корпуса. Началась весёлая кутерьма. В комнату принесли несколько коек, натащили самоструганных табуреток и уцелевших стульев. Ухитрились даже привезти с правого берега шахматы и шашки – всё, что раздобыли в одном из сёл. Нашлись и десятка два книг – порядком истрёпанных, с кое-где отсутствующими страницами, да парочка старых, ещё довоенных газет.

Комнату отдыха гарнизонные шутники прозвали «курортом Орешек». Отдыхающие, или «курортники», менялись каждые пять дней, но Лиза предпочитала отказываться от отдыха в пользу кого-нибудь другого. Она сутками находилась на своих позициях, просматривая местность. Немцы подходить близко не решались, но обстреливали мощно – так, что над Орешком поднималось красное облако из кирпичной крошки. Дышать становилось невозможно. Из-за тучи не было видно стен, а грохот стоял такой, что порой Лиза попросту глохла.

Однажды немцы держали крепость под ураганным артиллерийским огнём