Богова делянка - Луис Бромфилд

ей оставаться доживать свой век посреди тюремной фермы в окружении арестантов. У нее создалась репутация самой упорной женщины в Округе, и ничто не доставляло ей такого удовольствия, как нескончаемые судоговорения.

Сюзан Уилкс, еще одна внучка Йорга и Эльвиры, была приблизительно ее ровесницей. Она играла важную роль в конгрегационалистской общине и всю жизнь вынашивала проекты всякого рода жизненных усовершенствований. Особенно же ее прельщала, по-видимому, мысль как-то облагородить род человеческий. Она была одним из руководящих членов «Общества борьбы с пьянством», «Союза женщин за христианскую добродетель», «Общества борьбы с курением» и еще нескольких подобных организаций.

Сюзан Уилкс жила в постоянном страхе перед грязью и микробами, и то, что ближние грубы и неопрятны, служило для нее источником постоянных огорчений. Надо думать, что ее отвращение к пьянству основывалось не на нравственных критериях, а на страхе, что кого-нибудь из закутивших горожан может вывернуть возле ее дома, что иногда и случалось; и куренье она осуждала отнюдь не из-за его пагубного влияния на организм, а из-за сигарных окурков, которые разбрасывали повсюду всякие мужланы. На большом вязе у своей входной двери она приколотила таблицу с каллиграфически выведенной надписью: «Просьба не плевать и не бросать сигарных окурков у меня под дверью», в результате чего многие горожане, вовсе плевать не собиравшиеся, обязательно делали это, проходя мимо ее дома, а другие бережно хранили целый день окурки с тем, чтобы швырнуть их под вечер ей на тротуар. Страх микробов гнал ее дважды в год в обход всех классных комнат Города (ей это разрешалось, так как, во-первых, она была богата, а во-вторых, ее побаивались самые толстокожие политические деятели), поучать детей, чтобы они не трогали лицо руками, а то, не дай бог, еще занесут внутрь микробы.

Она любила выражаться замысловато; на табличке, которую она вывесила у своей калитки, вместо обычного «Посторонним вход воспрещен», значилось: «Это не проезжий двор». Был у нее брат много младше ее, которого она оберегала от заразы не хуже, чем своих канареек, все же в какой-то момент она, по-видимому, недоглядела, и он дотронулся рукой до лица — как бы то ни было, он занес внутрь какой-то микроб, после чего долго болел и в конце концов умер. Он был членом церковного совета, и в день его смерти прихожане звонили Сюзан, справляясь о его здоровье. Она всегда сама отвечала на все телефонные звонки. Уже не оставалось никакой надежды, но, вместо того чтобы просто сказать, что брат умирает, она отвечала: «Мистер Уилкс стоит у врат».

10. НЕМНОГО О ПОЛИТИКЕ

В одном из самых ранних воспоминаний у Джонни, так же как у Дофина, фигурировали толпы и факелы.

Стояла ясная, холодная ноябрьская ночь, он уже давно спал, когда вдруг его бессвязный сон был оборван громким лаем собак, криками и звуками духового оркестра. На улице горел костер и десятки факелов, и их пламя ярко освещало детскую. Ему было лет девять, он был слишком большой, чтобы плакать, и поэтому укрылся одеялом с головой и лежал спрятавшись, утешая младшего братишку, пока не отворилась дверь и в комнату не вошла мать. Она велела Джонни надеть теплый халатик, завернула братишку в одеяло и взяла их в соседнюю комнату посмотреть в окно.

Внизу вся улица и весь двор были заполнены людьми и собаками. Пылал огромный костер. Собранный на скорую руку оркестр фальшиво и не в такт играл: «Да здравствует наш вождь!» Люди кричали, собаки лаяли и грызлись между собой. Картина, хоть и мирная, выглядела довольно-таки страшно. Собравшиеся всего-навсего решили поздравить Джеймса Уиллингдона с избранием его окружным казначеем. Это был один из тех редких случаев, когда победу на выборах одержали демократы, и избирателям захотелось, чтобы он выставил им бочку пива — праздновать так праздновать!

Ничто в Городе, в Округе и в штате не вызывало такого живого интереса, как политические дела. Где-то убивали королей, разыгрывались войны, шли ко дну корабли и целые города, например Сан-Франциско, за одну ночь превращались в руины, но ни одно из подобных событий не могло по-настоящему затронуть этот богатый уголок Среднего Запада. Поговорят о них день-другой и тут же забудут. Европа, Китай и страны Южной Америки — все это было одинаково далеко. И только политика, своя политика, неизменно волновала и делала жизнь поистине интересной. В канун выборов семьи оказывались разбитыми на два лагеря, братья переставали разговаривать друг с другом. На школьном дворе всегдашние враги становились на несколько недель друзьями, если их родители принадлежали к одной партии, и друзья становились врагами, если их отцы оказывались членами враждующих партий. Каждый украшал свою курточку рядами целлулоидных бляшек с изображениями кандидатов партии, начиная с президента и кончая окружным шерифом. Бывали кулачные бои и подбитые глаза, и в ночь выборов детям разрешалось не ложиться до полуночи — времени, когда начинали поступать первые отчеты с мест. В этом штате Среднего Запада люди дышали политикой. С детских лет каждому было известно все о партийных боссах, о непогрешимости одной партии и о нечестивости другой — ведь партий-то было всего две. Кучка немецких социалистов, живших «не по ту сторону» железнодорожных путей, устраивала иногда митинги, а в Слободке и в синдикатских домах имелась, наверное, горстка анархистов и синдикалистов, но эти в счет не шли. Их кандидаты даже не баллотировались. Да и американскими-то гражданами они были далеко не все. Какое они могли иметь значение? Или ты был демократом, или республиканцем. Когда Джонни был маленьким, партии эти имели приблизительно равное число приверженцев, и нельзя было заранее предугадать, какая сторона одержит верх. Естественно, что при таком положении к власти приходили то слабые президенты вроде Мак-Кинли и Гардинга, то диктаторы типа Ганны и не слишком достойные боссы вроде Кокса и Гарри Догерти. Естественно также, что с политической линией Округа в любом случае приходилось весьма считаться и правительству в Вашингтоне, и национальным съездам. Политикой горел каждый школьник. К моменту получения права голоса он уже знал все правила игры.

Хотя отец Джонни два-три раза проходил на разные выборные должности и имел верных сторонников, толка из него не вышло. При импозантной внешности он был добродушен и непритязателен, к тому же обаятелен и честен, и, естественно, нашлись люди, готовые поддержать его кандидатуру. Однако он имел один большой порок. Он был не способен к крючкотворству и компромиссу, то есть не обладал качествами, абсолютно необходимыми в политической жизни, великолепно организованной и зачастую руководимой нечестными боссами или бизнесменами, желавшими за свои деньги иметь