Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

получило достаточный запас наставлений, они должны были помочь ему ориентироваться в стране богов, пора было подумать о манускрипте, который должен был открыть мальчику врата. Между могилой и небом – вечной божественной жизнью, предстоял суд Двух Истин – суд Маат, который под председательством Мота рассмотрел бы его земную жизнь. Ведь только, когда сердце покойного, взвешенное на весах правосудия, окажется равным богине Маат и, когда Мот признает его добрым, лишь тогда Хор возьмёт тень его за руку и поведёт её к трону Солнца. Именно для того и обернули его ещё раз в широкий манускрипт, на котором написана была его полная исповедь.

Жрец читал её:

«Владычице истины, приношу Вам саму истину. Ни одному человеку не сотворил я зла, нарушив клятву. Не сделал несчастным никого из моих ближних. Не позволял себе сквернословия и лжи в доме истины. Не дружил со злом. Не причинял сам зла. Я не делал ничего, что отвратило бы от меня богов. Не морил голодом. Не доводил до слёз. Не убивал. Не лгал. Не принуждал другого к вероломному убийству. Не совершал зверских поступков. – Я чист…»

Когда мальчик благодаря «Книге мёртвых» уже знал, как вести себя в стране бессмертия, недоступной простому смертному и являвшейся прерогативой только лишь для таких избранных, как он: жрец, возложив свою живую ладонь на прижатую к мёртвой груди книгу Некрономикона, изложил мёртвому предисловие, объясняя всю важность её божественного слова:

– Знай, что, овладев Знанием ты будешь принадлежать живущим, а среди богов пользоваться особым влиянием. Знай, что благодаря книге, никто не осмелится противоречить и препятствовать тебе. Боги сами подойдут, чтобы обнять тебя, ибо причислят тебя к своему сонму звёзд. Знай, что книга расскажет тебе, что было вначале. Ни один смертный человек не читал её вслух, ни один глаз не видел её не одно ухо не слышало её. Книга – сама истина, но никто никогда её не знал. Да будет она зрима через тебя и того, кто дал тебе её в назидание. Не прибегай для её толкования к тому, что может подсказать твоя память или воображение: читается она только у поставца с умершим в зале. Это великая тайна, которая неизвестна ни одному смертному. Книга будет твоей пищей, она доставит твоей душе возможность твоего пребывания на земле, даст вечную жизнь и сделает так, что никто не будет иметь власти над тобой.

Первый трепет радости толпы пробежал по земле, когда из «города мёртвых» дали знать, что тело повелителя завершало свой обряд обретая снова жизнь, но теперь оно становилось равным Величеству. Писцы храма вписывали тайное имя мальчика-солнца в известный ряд имён подобных жертв. На звёздной карте неба, астрологи подбирали безымянную звезду, под которой они впишут новое имя.

Тело упало в яму, принявшее это семя, которое расплывалось по дну её ярким жаром. С этого момента покойный мальчик уже официально назывался Величеством Мелькарта – неофициально его называли так только в порядке ритуального обряда. Прирождённая жизнерадостность народа стала брать верх над скорбью, ведь в огне уничтожалась старость и принималась юность. Из ямы поднималось обновлённое Величество. В огне его фигура раздвинула ноги, раздвинула предплечья – фигуру искорёжило жаром, а из пламени поднималась фигура героя. Ввысь вздымалось существо подобное крылатому коню вознося душу в звёздное небо: так древние связывали мир смерти с вечным небом.

– Прощай сын и супруг мой, – сказала Ханна. – Теперь ты принадлежишь не мне – просто Ханне, а дому Величеств. Я сделала то, что задумала. Веди себя достойно благодеянья тебе оказанного. Будь умён и предупредителен в обращении с богами. Твоим устам дарована сладость, ты умеешь приятно прощаться на день и быть приятным в речах в ночи, на том и стой. Радуй народ вместо того, чтобы раздражать его злословием, ибо от него не дождёшься добра. Одним словом, прощай!

Ночь была довольно тёмная и в её черни вырисовывался гигантский силуэт Астерия – Владыки Звёзд, который в свете ямы казался по сравнению с небом маленьким. Аштарет долго-долго глядела в бычьи глаза Астерия. И вдруг, Ханна почувствовала, как у неё защемило сердце и растаяла в ней частица её мужского двойника, его страсть и уважение.

– Ты можешь быть только слугой, услаждающим мою волю, – прошептала она, удостоив человека-быка последним взглядом.

Величество Аштарет воссело в седалище селлы, её подняли руки жрецов, и процессия царицы медленно двинулась вспять от могилы.

Не стоит напоминать тебе, дорогой читатель, чтобы ты избегал ошибок, которые могут довести твою жизнь до «ямы» – слепого доверия и слепой потребности, ибо ты в этом-то отношении, я надеюсь, достаточно уже научен обстоятельствами и ею умудрён. Я не допытываюсь до потребностей твоих дел и не пытаюсь проникнуть в твои обстоятельства, ибо знаю, что в твоём многошумном мире скрывается множество тайн. Лишь своим знанием я и довольствуюсь, и мой опыт учит меня считать возможным всё, что угодно. Но я считаю, что ваши способности, манеры и ваши обстоятельства прекрасны и вы, умастившись елеем этой книги, сумеете войти в чрево Общины Знания. И продав вас в этот дом, я бросаю вам спасительный канат и предоставляю счастливую возможность подняться на подобающую вам, мой друг, высоту.

В этих строках, читаемой вами книги, союз Величества с бодрствовавшим человеком, являлся по представлению древних союзом ради взаимного освещения, союзом в котором человеческие и духовные нужды были так сплетены, что очень нелегко сказать с какой стороны, духовной или физической, последовал первый толчок к такому содружеству. Во всяком случае это являлось союзом, установленье которого свидетельствовало о том, что освящение бога и освящение человека представляли собой двуединый процесс и был связан этот союз друг с другом теснейшими узами. Такой наказ человеку: «Будь свят, как я!», уже предполагает освящение бога в человеке, и оно же означало: «Пусть стану я свят в тебе, а потом будь и сам свят!». Освящение очищало и освящало древнего человека, в котором, якобы по настоятельному желанию Бога (Разума), происходил этот процесс. И эта общность интересов, когда Бог обретал истинное своё достоинство с помощью человека, а тот, в свою очередь, не мог обладать достоинством, не созерцая реальности Разума и с ней не считаться, это поистине брачная взаимосвязь человека древности. И как ни вредили им ошибки экспериментов с мыслью, они чувствовали «живость» Бога даже острее и приспосабливались во времени к нему ловчее, чем их более древние родители. В их «страсти» сбывалось и оправдывалось слово о «Боге живом».