В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

— На какой ещё курок? — перепугалась девушка.

— А ты что, забыла, мне военные сборы в это лето предстоят, стрелять придётся, да и пятиборец я, а стрельбы у нас один из зачётных видов.

— А-а, — успокоилась Ира, — а я-то думала…

— Ладно, Ириска, пойдём в коридор, иначе этот неунывающий начнёт тебе глазки строить, а я не потерплю.

Они расположились в холле травматологического отделения на мягких просиженных диванах напротив старенького телевизора.

— Ну, рассказывай, — повернулся Пётр к Ирине.

— Что рассказывать? — пожала та плечами.

— Рассказывай, почему ты меня разлюбила? Обиделась, перепугалась, другого нашла?

— Ничего и не разлюбила, — слегка отодвинулась от Пети девушка. — Просто я никак не могу стать прежней, у меня откровенная депрессия. Удивляюсь, чему ты радуешься?

— Я радуюсь тому, что живой. Разве этого мало? — довольно резко ответил Пётр. — Сашки нет, его друга Марика, с которым меня свела судьба в этом проклятом доме, тоже нет, нет ещё десятков мужчин и женщин, молодых и старых, тех, кто был тогда на Куликовом поле, а мы с тобой есть, и это здорово! Что же тут в депрессию впадать?

— Странно, когда ты полтора года назад провёл ночь в полиции, ты умирал от стресса, а теперь, когда смерть случайно тебя помиловала, ты весел.

— Ничего странного, — ответил Пётр. — Мне как-то отец по физиономии въехал за то, что я, шестнадцатилетний, пришёл домой навеселе. Я был оскорблён, ведь я уже взрослый, и тут такой произвол! Однако в итоге отошёл, помирились. Зла друг на друга не держали, свои же люди. Наши менты — тоже не чужие, они при исполнении были, тем более их воспитательные меры по обузданию несогласных на фоне перековывания одесситов в бандеровцев, это всё равно, как детский лепет на фоне площадного мата. Эти фашики убивали нас просто за то, что мы не такие уроды, как они. На такое не обижаются, за такое сдачи дают, а для этого силы нужны, а они не придут в депрессивное тело. Так мой доктор говорит.

— Господи, ты им мстить собрался? — возмутилась Ира.

— Ира, давай не будем трогать эту тему, не хочу выглядеть перед тобой трепачом. Поживём — увидим, что дальше делать. Ты спросила, я ответил.

— Тогда ответь мне, пожалуйста, а почему ты не спустился вслед за нами на крышу пристройки? — задала давно мучающий её вопрос девушка. — Мне так было страшно и холодно там без тебя.

— Отвечаю. Выскочили на крышу нацики, я бы и сам не успел спуститься, и вас бы выдал. Пришлось сбросить помост на крышу пристройки, а самому бежать, чтобы отвлечь внимание. Понятно объяснил?

— Понятно… Но теперь такой вопрос, я его не успела задать там, в Доме профсоюзов, зачем ты пошёл туда, оставив меня на вокзале? Что тебе там надо было?

Пётр рывком снял руку с плеч девушки, немного отодвинулся, и, тяжело взглянув на подружку, сказал:

— Смерть Саши ответила на твой вопрос. Его надо было оттуда забрать, это я и хотел сделать. Если бы я пришёл немного раньше, то сумел бы его уговорить уйти, он был бы сейчас жив, тётя Галя и дядя Гриша были бы счастливы, а мы с тобой уехали бы вместе домой, оставив одесситов разбираться друг с другом, но я промедлил, и всё случилось так, как случилось.

— Я поняла, что брат тебе дороже, чем я, и поделать с этим ничего не могу, — крикнула Ира с истеричной ноткой в голосе, вскочив с дивана.

— Да, Ира, иди домой, будем считать, что разговор у нас с тобой не состоялся. Отложим его до лучших времён, — ответил ей Пётр и, чмокнув подружку в щёчку, пошёл в свою палату.

Несколько дней Ира не звонила другу. Молчал и он. Но случай заставил её это сделать, и она с облегчением им воспользовалась. Ей позвонила Татьяна Вениаминовна — Ихтиологиня, которая время от времени проведывала её по телефону. Поинтересовавшись здоровьем Петра и узнав, что он поправляется, она предложила встретиться, как только Петя выпишется из больницы.

— Понимаете, Ирочка, я немного пишу, ну там, записки, рассказы, а эта одесская история меня так поразила, что я хочу написать на её основе небольшую повесть. Мне очень было бы интересно поговорить с непосредственными участниками событий, а где их в Питере найдёшь, кроме вас?

Ира не смогла отказать и, воспользовавшись оказией, позвонила Пете.

— А, привет, Ириска, — как ни в чем не бывало ответил ей весёлый голос Петра. — Как ты, всё ещё хандришь или уже в порядке?

— Захандришь тут, если сплошные зачёты и экзамены. А как ты?

— Ну, я вообще молоток! Везёт же идиотам, не поверишь, но у меня уже практически все зачёты и большая часть экзаменов в зачётке проставлена. Ребята помогли, дали возможность закончить герою Одессы бакалавратуру без хвостов. Мне преподы задали кучу рефератов написать, ребята притащили ноутбук, и я, сидя ночами в ординаторской, где есть интернет, накропал необходимое и даже сделал две курсовые работы. Хорошо всё же заниматься там, где тебе не мешают, не храпят на ухо и не отвлекают всякие Ириски.

— Получается, что я зря позвонила, — слегка обиделась Ирина, — но у меня есть повод — нас зовут в гости на борщ с пампушками и голубцами.

— Ничего себе, где это такая роскошь? — уже искренне обрадовался Петька.

— Не поверишь, наша одесская попутчица — Ихтиологиня — хочет с нами встретиться. Мы назад с ней ехали, она меня опекала всю дорогу. Теперь изредка звонит, а вчера пригласила в гости.

— Позвони и скажи ей, что придём в субботу. Мне завтра гипс срезают, а через два дня отпустят. Жаль, конечно, с этим произведением искусства, которым восхищается весь госпиталь и мой лечащий врач (строгий, между прочим, дядька), расставаться, но борщ и пампушки с голубцами того стоят.

Был тёплый июньский день, столь редкий для питерских широт. Обрадовавшись теплу, на улицы вывалили толпы молодёжи, одетые совершенно по-летнему. Несмотря на то, что на градуснике было не больше двадцати и ветерок, дувший с Финского залива, был ещё студён, многие парни были в шортах, а девчонки в топах на бретельках. Во всех дворах Питера цвела сирень, столь любимая в этом северном городе. Согретая выглянувшим солнцем, она запахла, наполняя город ароматом северного лета. Они встретились у метро. Ирина по случаю тёплого дня была в юбке и тонкой бежевой кожаной куртке, из-под которой выглядывала светлая голубизна водолазки. Её стройные длинные ножки в темных прозрачных колготках устойчиво держались на высоких