В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

На следующий день он опять позвонил Ирине.

— Как ты? Температура есть?

— Есть субфебрильная, — ответила Ира непонятным термином.

— Какая-какая? — удивился Петя.

— Небольшая, но держится. Воспаление ещё не прошло. Как ты?

— Я облезаю, все тело в цветах украинского флага: сине-жёлтое. Однако это очень хорошо, что пока нам плохо, — решил пошутить Петя.

— Почему?

— Потому что всё, что нас не убивает, делает нас сильнее.

— Может быть, тебя, а у меня такое впечатление, что жизнь закончилась и впереди одни болезни.

— Что ты такое говоришь? — удивился Петя. — Мы остались живы в этой мясорубке, а значит, будем жить дальше. Кстати, как вы выбрались тогда с крыши?

— Ночью мы опять забрались на крышу главного здания и по центральной лестнице спустились вниз, а там трупы, трупы, трупы… И все обгорелые. Они мне снятся…

— Я их тоже видел. Жуть! Но мне они не снятся, а снишься ты, но всё время вполоборота. К чему бы это, Ириска?

— Откуда я знаю, может быть потому, что я умираю?

— Ну что ты такое говоришь, моя хорошая? Мы выжили и будем жить. Я бы сейчас к тебе помчался, но ноги пока плохо ходят, — уговаривал Петя девушку. — Может быть, тебе с психологом пока пообщаться?

— Я не сумасшедшая! — закричала девушка. — Всё, пока!

— Нервничает? — спросил Петю отец. — Может быть, мне сходить её проведать?

— Хорошая идея! — воскликнул Пётр. — Сходи, ребята знают, где она лежит. Возьми цветы, соков, фруктов, конфет шоколадных, она любит, и ещё пакетик ирисок от меня.

Он ждал возвращения отца от Ирины, каждую минуту поглядывая на часы.

— Ну, как она? — оторвал Пётр своё больное тело от подушек, как только отец переступил порог больничной палаты.

— Да ничего, поправляется, сегодня уже и температура почти нормальная. Личико только бледненькое.

— Она тебе понравилась?

— Хорошенькая, конечно, ничего не скажешь, — отводя глаза в сторону, ответил отец.

— Рада была?

— Как тебе сказать? Немного удивилась, но сразу признала, что я твой отец. Цветы взяла, сама в банку поставила, встаёт потихоньку.

— Обо мне спрашивала?

— Конечно, спрашивала. Я ответил, что понемногу восстанавливаешься, ириски передал.

— Она хоть улыбнулась, увидев их?

— Улыбнулась, конечно, поблагодарила.

— Папа, что-то ты не договариваешь, — рассердился Петя, — неужели она ничего не сказала?

— Передала привет, но мы были не одни, родители и днём, и ночью опекают, так что разговора не получилось.

— Наверное, она на меня обиделась. Не могла она не обрадоваться, увидев тебя и ириски.

— Понимаешь, сын, там не она определяет своё настроение, там родители прессуют. Толком поговорить не дали, мол, она устала, ей надо отдохнуть.

— Понятно, не могут простить, что мы обманули их. Но кто знал, что всё так получится?

— Петя, в жизни всякое бывает и, если она тебя любит, она всё поймёт и простит. Хотя за что прощать? Ты же хотел как лучше. Мне кажется, тебе надо подождать, пока утрясётся, а там, может быть, и сам на неё другими глазами посмотришь. Знаешь, что говорится в клятве молодожёнов: «Я готов любить тебя и в горе, и в радости». Это очень важно. Одно дело, в постели целоваться, и совсем другое — жить вместе, вместе радоваться и вместе плакать. Тут рядом должен быть не декоративный цветок, а сильное плечо, в которое и поплакаться не грех, и поцеловать приятно.

— Я понял, она тебе не понравилась, — расстроился Петя.

— Почему не понравилась? Понравилась, но мне показалось, что она себя любит больше, чем тебя, а это настораживает. Если ты согласишься это терпеть, тогда да, но, боюсь, тебе это быстро надоест. Мы же, мужики, эгоисты и требуем жертвенной любви от своих женщин. По крайней мере, я.

— Зачем мне жертвенная любовь? Я сам готов для неё всё сделать, но пока не могу. Что родители говорят про её здоровье?

— Родители не захотели со мной общаться, — ответил отец, не желая посвящать сына в тот тяжёлый разговор, который состоялся у него с родителями Иры.

Мать молчала и только согласно кивала своему мужу, который извергал злобу, проклиная Петра, нисколько не стесняясь того, что перед ним стоял его отец, а сам Петя лежал изувеченный в больнице.

— Пусть он оставит в покое нашу дочь! Зачем ей такой ненадёжный и непредсказуемый человек? Потащил девчонку в пекло! Не защитил, сволочь, как это можно?

Вставить слово о том, что Петя сам чуть не погиб, что погиб его брат, что Одесса — это трагедия целого города, Петиному отцу не удалось.

— Он что, за Украину, представитель нашей, так сказать, пятой колонны? — спросил отец у сына.

— Какой ещё колонны? — удивился Пётр.

— Тех, которые против нашей страны, тех, кто оправдывает украинский майдан.

— Да нет, он совершенно аполитичный человек. Правда, когда наши Крым присоединили, он очень радовался. Даже выпили вместе.

— Радовался, когда напрягаться не пришлось, а чуть прижали — на попятную. Тех, кто готов напрягаться, на земле мало. Ладно, сын, спи, чем больше спишь, тем быстрее поправишься. И запомни, если мужик хочет, он всегда добьётся женщины, невзирая ни на какие препоны, а для этого силы нужны.

Однако дни шли, силы прибывали, а вот договориться с Ирой не получалось. Она по-прежнему отвечала на его звонки односложно, общалась без интереса. Часто сама прерывала разговор, ссылаясь на то, что устала и надо поспать.

Ира сама не понимала, что с нею происходит. Она помнила, какая радость охватила её в момент, когда она нашла своего друга живым в одесской больнице, как перепугалась за его жизнь, как надеялась, что он поправится. Однако потом болезнь совершенно вымотала её, притупила интерес ко всему происходящему, ввергла в тяжёлую депрессию, усугублявшуюся мрачными воспоминаниями об одесских кошмарах, которые часто приходили во сне. Димедрол, который кололи вместе с антибиотиками, ввергал её в долгий беспокойный сон, после которого она просыпалась с ломотой во всем теле и больной головой. В таком состоянии прийти в хорошее расположение духа было сложно, в таком состоянии человек постоянно недоволен всем и желает только одного — чтобы его оставили в покое. Даже родители, неотлучно находящиеся возле её кровати, не давая остаться в одиночку со своими мыслями, раздражали её. Стоило ей только проснуться, как тут же сыпались расспросы: «Как ты? Тебе лучше? Где болит? Позвать врача? Что бы ты поела?»

Когда она стала поправляться, они, списав её депрессивное состояние на тоску по другу, стали уговаривать её забыть этого легкомысленного парня, по вине которого она попала на больничную койку.

— Знаешь, китайская мудрость гласит, — назидательным