В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

— А фонарик не одолжите? — осмелел Павел.

— Надо свой иметь, — сердито сунул фонарь ему в руки милиционер.

— Вы молодец, тётя Галя, надо же такое придумать! — сказал Павел, когда они вошли в холл Дома профсоюзов через чёрный проем сожжённых дверей.

— А я ничего не выдумывала. Он, действительно, меня каждую ночь зовёт. Я уже мужа просила со мной сходить, он сердится. А тут такая оказия, — смиренно ответила женщина.

— Странно, что они нас пустили, — сказал Павел, отыскивая лучом фонарика лестницу, ведущую на этажи.

— У нас на Украине народ верующий. В такой просьбе побоятся отказать, тем более наши одесситы. Они что, не понимают, какую беду тут эти фашисты сотворили?

В доме пахло гарью, луч фонарика выхватывал из темноты головёшки от сожжённых дверей, стены со вздувшейся масляной краской и обвалившейся штукатуркой, обугленные остатки мебели, и цветы, разложенные на ступенях лестницы.

— Сашенька, ты меня слышишь, я пришла к тебе, — вдруг заголосила тётя Галя, от чего у Паши буквально мороз по коже пошёл, но он побоялся обидеть женщину и промолчал. Тётя Галя попыталась рассказать погибшему сыну, что приехали друзья Пети спасти его, а они с мужем им помогают. Она говорила это так, как рассказывают на кладбищах домашние новости, стоя у могилы почивших родственников. Потом, спохватившись, замолчала и позвала Павла:

— Идём, нечего время тянуть. Саша нас поймёт.

С трудом переставляя ноги от вновь переживаемого горя, она пошла за парнем вверх по лестнице, тяжело вздыхая.

— Странно, что люди сгорели. Ведь сгорело только фойе здания, а коридоры практически не тронутые. Разве нельзя было убежать от огня? — удивился Павел, заходя в коридор четвёртого этажа.

— Люди говорят, что их вначале убили, а потом жгли, — ответила ему скорбно тётя Галя.

— Очень похоже на правду, — заметил Павел, заходя в комнату под номером 405. — Всё целое, только развалено.

Да, в комнате был развал, но цветы как стояли, так и остались на своих местах, было даже впечатление, что кто-то их недавно полил: земля в горшках, которую зачем-то потрогал Павел, была влажной. Все папки лежали на месте в шкафу у окна, и Паша без труда нашёл твёрдую корочку Петькиного паспорта, который тот засунул в самый дальний угол.

— Ну вот, аусвайс нашли, можно идти, — прокомментировал свою находку Павел, и они пошли обратно по тёмным коридорам и лестнице, где, по мнению тёти Гали, всё ещё летали светлые души защитников русского мира, города-героя Одессы.

— Спасибо тебе, Паша, и за Петю, и за Сашеньку. Я сделала то, что он просил, он теперь успокоится, — приговаривала женщина, идя следом за парнем.

— Ну что, нашли, что искали? — спросил милиционер.

— Да разве найдёшь, — горестно вздохнула тётя Галя, — но я сделала то, что просил сын, и теперь мы с ним будем спокойны. Спасибо вам, добрые люди!

Она проводила ребят практически до выезда из города и напоследок заглянула в салон «уазика», чтобы попрощаться с Петей.

— Простите меня, тётя Галя, что не уберёг я его, — тихо шепнул ей племянник и, с трудом подняв свою загипсованную руку, положил на ладонь плачущей тётки. — Я к вам приеду, как только поправлюсь.

— Ты, главное, поправляйся, Петенька, — сказала тётя и, перекрестив на прощание племянника, осталась одна на тёмной улице ночной Одессы.

— Ну, вот и побывали в Одессе, — вздохнул Глеб. — Я даже улиц не разглядел, сидел в кузове, когда вчера по городу ехали.

— А запах Одессы ты почувствовал? Она же пахнет весной, у нас такого запаха не бывает, — сказал Рома. — У нас в Питере весна всегда в тумане и дождях, а в самое красивое время, когда цветут черёмуха и сирень, всегда холодно, и запах сирени дождь смывает.

— А для меня Одесса теперь навсегда будет ассоциироваться с запахом гари в Доме профсоюзов, — перебил его Павел.

— А мне, наверное, до конца дней будет чудиться запах горелого мяса, моего и чужого, — тихо вымолвил Пётр. — Ни забыть, ни простить этого нельзя.

— А мэни хлопци у ликарни казалы, що цэ сепаратисты сами себя у тому доми пидпалылы, типа в знак протеста, що не хотять единой Украины, — вставил своё слово Богдан.

— Идиоты они, твои хлопцы. Ну, я понимаю, один ненормальный себя мог поджечь в знак протеста, но зажечь толпу людей, это невероятно. Я сам по телику видел, как с улицы ультрас забрасывали Дом профсоюзов коктейлями Молотова, — строго одёрнул водителя Павел. — Откуда они, эти умники?

— Воны со Стрия, це у Львовской области з «Правого сектора», их сюды на свята багато прислали. Живуть пид Одессой в пансионатах. Казалы, треба идеалы Майдана захищать.

— Тебе, Богдан, вредно общаться со своими. Пока ехал с нами, полностью на русский перешёл, теперь опять забалакал. Ты что, не слыхал, что нам рассказывал Григорий Иванович? Казалось, что понял, кто эту бойню устроил, а с этими придурками пообщался, опять за своё: казалы, Майдан, захищать, — передразнил Павел водителя. — На дорогу смотри, по-моему, это не дорога, а танкодром.

— На Украине все дороги такие, — перешёл на русский Богдан, — скоро в Белоруссию въедем, там Батька такие дороги сделал, что не качнёт нигде.

— Скорей бы уже, каждая кочка в моём теле болью отзывается, — не сказал, а буквально прошелестел Пётр.

— Сейчас я тебе обезболивающее и снотворное вколю, отдохнёшь, — успокоил раненого Слава. — Остановись, Богдан, где-нибудь на обочине.

Когда уколы были сделаны, Слава предложил:

— Надо подстраховаться. Возможны проверки на дороге. Сделаем вид, что инфекционных везём. Мы с Павлом легальные на Украине, сядем на первое сиденье санитаров изображать. У меня с собой есть два халата, шапочки и маски, а вы, господа нелегалы, ложитесь по обе стороны носилок. Спальники у вас есть. Вам вместе с Петей достаются роли поражённых инфекцией людей. Если менты машину остановят, сразу начинайте стонать, мол, до ветру хочется, на рвоту тянет. Рома, следи за Глебом, чтобы этот заражённый вдруг не всхрапнул своим богатырским храпом.

Предложение всем понравилось, и дальше машина пошла увереннее. Впереди сидел врач с санитаром, в салоне лежали «заражённые», самый тяжёлый из которых, Пётр, перед тем как уснуть, прошептал:

— Как же я вас люблю, черти…

Маскарад оказался не лишним, уже на рассвете постовая служба милиции заставила машину остановиться. Богдан, протягивая документы милиционерам, предупредил:

— Будь ласка, сразу руки помыйте, бо в нас якась хвороба непонятна. Везём троих в район до ликарни.

— Надо было сразу предупреждать, — с раздражением буркнул ему милиционер, — открывай салон, посмотрим, что за хворые.

— Смотрите, — распахнул створки салона выскочивший из машины Слава и стал