Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

– Конечно, – повернулась к ним Галина. – Что вы сказали? – переспросила она.

– Документы ваши, – попросил старший.

– Документы? – удивилась Галина.

– Документы, – еще раз сказал озадаченный безумным взглядом Галины старший патруля.

Глава 8

О том, что то, что кажется концом, обязательно будет началом

Локомотив дал гудок и, страшно пыхтя, тронулся с места. Из пассажирского вагона выпрыгнул милиционер и потащил чемодан Галины на станцию.

– Кошелка! – закричал из тамбура проводник, протягивая милиционеру забытую им сумку с лепешками Данияровой бабушки.

Милиционер поймал брошенную проводником сумку и пошел на станцию, на ходу проверяя ее содержимое.

– Мне нужно позвонить, – попросила Галина.

– Нельзя, – ответил старший патруля – он же начальник станционной милиции.

– Почему? – с трудом сдерживаясь, поинтересовалась Галина.

– Телефон служебный, – серьезно ответил начальник милиции.

– Хорошо, – согласилась Галина, – где здесь ближайшая почта?

– Почта в городе, но вам на нее нельзя… вы задержанная, – пояснил начальник.

– На каком основании я задержана? – удивилась Галина.

– На основании запроса ташкентской милиции. – Начальник показал телеграмму, лежавшую на закапанной чернилами столешнице его письменного стола.

– Ну, задержали, а дальше что? – спросила Галина.

– Не знаю, – признался начальник, – отправим телеграмму в Ташкент. Там решат, чего делать.

– Так отправляйте, – поторопила Галина. – Когда следующий поезд?

– На Ташкент? – спросил начальник.

– Почему на Ташкент? – удивилась Галина. – На Москву, конечно!

– Так запрос-то из Ташкента, – в свою очередь удивился начальник.

– Хорошо… – вздохнула Галина, – начнем снова… Вы знаете, кто я?

– Знаем, – улыбнулся начальник, – вы актриса.

– Нет, – поправила его Галина, – я не просто актриса! Я народная артистка республики, орденоносец и лауреат Сталинской премии второй степени, и мне надо позвонить в Москву!

Начальник задумался. Еще раз перечитал телеграмму. Начал скручивать самокрутку, но, взглянув на Галину, сидевшую напротив него на самодельном деревянном диване, с сожалением отложил табак. Время шло… надо было что-то отвечать.

В телеграмме было сказано о том, что ташкентская милиция разыскивает Коврову Галину Васильевну. Что делать с указанной Ковровой, почему ее разыскивают, ташкентские товарищи указать забыли, поставив тем самым начальника транспортной милиции безымянного городка в трудное положение.

Задержал Коврову начальник по собственной инициативе, потому что ни на секунду не сомневался – если разыскивают, значит, есть за что; но сейчас, увидев, кого задержал, он начал смутно понимать, что неприятностей не избежать при любом раскладе, даже если он действовал в точном соответствии многочисленным предписаниям, на которые было богато военное время.

Начальник крутанул ручку на телефонном аппарате и проорал в трубку:

– Караганда! Караганда! Караганда!

Растерянно посмотрел на Галину:

– Связи нет.

– А телеграф? – помогала Галина.

– Телеграф в городе. Я говорил, – повторил начальник.

– Пошли, – встала Галина.

Делать было нечего, и начальник, надев шапку, встал из-за стола.

Городок только казался близким. Идти пришлось далеко… по тропинке, протоптанной в снежной целине. Впереди шел начальник, за ним Галина… идти было трудно; фетровые[119] боты мгновенно промокли, и, не успев пройти и трети пути, Галина остановилась передохнуть. Остановился и милиционер, который нес за задержанной ее вещи.

– Вам бы валенки, – глядя на ее ноги, озаботился начальник. – Что же вы так легко оделись? Зима ведь!

– Кто же знал, что вы меня с поезда снимете! – огрызнулась Галина. – В Ташкенте плюс двадцать.

– Так то Ташкент! – почему-то мечтательно и уважительно сказал начальник.

– Были? – заинтригованная его тоном спросила Галина.

– Не! – сокрушенно покачал головой начальник. – Слышал.

Телеграф был в здании шахтоуправления.

– Я сначала в Ташкент сообщу, что вы обнаружены, – сообщил начальник, – а уж потом в Москву.

Пока он диктовал текст заспанной женщине-телеграфистке:

– …в ответ на вашу ориентировку по розыску и задержанию гражданки Ковровой Г. В. сообщаю, что гражданка Коврова Г. В. мною обнаружена и задержана. Жду ваших дальнейших указаний. Начальник околотка[120] транспортной милиции станции Казахшахта Косоротов… Галина карандашом писала на четвертушке оберточной бумаги текст своей телеграммы:

«Москва. Редакция «Красной звезды». Главному редактору Бергу. Передайте Туманову меня сняли с поезда черт знает где. Выручайте! Коврова».

Дописав, она попросила телеграфистку:

– Отправьте в Москву, пожалуйста.

– Частные телеграммы не отправляем, – устало ответила телеграфистка, – с начала войны не отправляем.

– Мне очень нужно! – попросила Галина. – Пожалуйста!

– Сказано – нет! – вдруг заорала телеграфистка.

– Чего орешь? – озлился начальник.

– А чего она! – крикнула в отчаянии телеграфистка, которая, казалось, обрадовалась возможности излить на пришлую, вызывающе богато одетую женщину все свои бесчисленные боли и несчастья, выпавшие на ее долю вместе с войной. – Чего она? Сказано – нельзя! Сказано? – кричала она.

Начальник дождался, когда телеграфистка умолкнет, и приказал:

– Отправляй.

– Не буду! – крикнула телеграфистка.

– Сядешь, – предупредил начальник.

– За уголь, что ли? – мгновенно сориентировалась телеграфистка.

– И за уголь тоже, – наливался злобой начальник.

– А я его не воровала! Я его нашла! – кричала несчастная женщина.

– Где ты его нашла?

– На шахте!

– Ага! – обрадовался начальник. – На шахте! На шахте угля нет, там руду добывают! Не дури, Танька! Не доводи меня до белого каления! Отправляй телеграмму!

Танька закусила губу, пытаясь из последних сил не разрыдаться от страшного унижения, нанесенного ей начальником перед этой высокомерной фифой.

– Ну! – поторопил ее начальник.

– Хер тебе! – закричала, рыдая, Танька. – Сажай меня, режь, стреляй! А этой фифе я ни хрена не отправлю! – И она, схватив старый выношенный клетчатый платок, выбежала из комнатушки.

– Зашлась! – удивился начальник. – С чего? Как бешеной осой ужаленная.

– Никитыч… – позвал его милиционер, – давай я отправлю.

– А справишься? – обеспокоился начальник.

– Да чего тут справляться… – сел за аппарат милиционер, – у нее ж все включено… надо только набрать и на эту кнопку нажать.

И он показал кнопку, на которую надо было нажимать.

– Отправляй, – согласился Никитыч. – Чего с ней случилось? – спросил почему-то у Галины. – Нормальная баба была.

Милиционер, одним пальцем, мучительно ища на клавиатуре нужные буквы, начал набирать текст.

Обратно шли той же дорогой и в том же порядке – впереди начальник, за ним Галина и последним милиционер с вещами Галины. Галина изнемогла настолько, что шла, шатаясь, поминутно вытирая платком испарину с лица.

– Я вас ночевать хотел в шахтоуправлении… у Таньки оставить… – не оборачиваясь, рассказывал начальник, – пока с Ташкента ответ не придет. А видите, как получилось!

– Когда ответ придет? – задыхаясь, спросила Галина.

– Может, завтра… – шел впереди начальник, – может, послезавтра, я вас одну, без Таньки, в шахтоуправлении оставлять не могу… на шахте ведь зэки работают…

– Никитыч! Никитыч! – услышал он вдруг зов своего подчиненного.

Начальник обернулся. На снегу лежала задержанная им народная артистка республики Галина Коврова. Рядом, растопырив руки с чемоданом и сумкой с зачерствевшими лепешками бабушки Данияра, стоял растерянный милиционер.

– Она сама упала! Шла… и упала, – объяснил он.

Галина бредила. За несколько часов, прошедших с того времени, как она потеряла сознание, от высокой температуры беглянка иссохла и превратилась почти в мумию – глаза и щеки провалились, постоянно открытый из-за нехватки воздуха рот был обметан коростой из-за воспаленного дыхания.

– Кирилл… – бормотала она, – нельзя лошадей в зиму… в холод… они южные… из пустыни… нельзя их в снег… заболеют! Простудятся! Но почему же меня никто не слушает?! Почему? Кирилл… Сделай что-нибудь…

– М-м-мда! – по-профессорски промычал шахтный фельдшер, прикоснувшись к Галиному лбу, – за сорок точно… как печка горит…

– Это тиф? – испуганно кивнул на Коврову начальник.

– Может быть, – неуверенно сказал фельдшер.

– У меня мамаша в двадцатом году от тифа померла, – сообщил начальник.

– А может, и крупозное воспаление легких, – продолжал фельдшер, – с такой температурой все может быть. Знаешь, сколько у человека болезней? – спросил он у начальника.

– Нет, – ответил начальник.

– У меня, в справочнике