Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

class="p1">«Самоход» согласно кивнул и, отталкиваясь руками, поехал за Аграновской. Он настиг ее у последних палат. Галина видела, как «самоход» что-то говорил Аграновской, показывая в ее сторону рукой в истертой кожаной рукавице.

Агарановская, прищурившись, пыталась рассмотреть в самом конце больничного коридора смутный силуэт за частым переплетом застекленных дверей, еще раз недоверчиво посмотрела на человеческую половинку с капитанскими погонами у своих ног и все-таки пошла навстречу Галине.

Пройдя половину коридора, она тихо вскрикнула:

– Галька? Галька! Господи боже мой! – и бросилась бежать к подруге.

Добежав до дверей, она рванула на себя большую медную дверную ручку:

– Откройте! Откройте мне дверь! Почему вы не открываете!

Нянечка как будто только и ждала этого.

– Нельзя! – заорала она, вскочив со стула. – Не дергай дверь! Не дергай! Здесь заразное отделение!

– Она не откроет! – крикнула Галина.

– Почему? Почему она не открывает? – встревожилась Таисия.

– Потому что дрянь, – пояснила Галина.

– Галька! – заплакала Таисия. – Что с тобой, родная? Почему ты здесь? Мы думали, ты в Ташкенте, на съемках.

– Я была в Ташкенте, а потом заболела… – улыбнулась Галина.

– Чем? Чем ты заболела? – плакала Таисия.

– Тифом, – ответила Галина и, увидев, что Таисия не расслышала, повторила, преувеличенно артикулируя, как на занятиях по сценической речи в театральном училище: – ти-фом!

– Это я дрянь? – дошло наконец-то до нянечки. – Сейчас ты узнаешь, кто на самом деле дрянь или даже похуже! Я иду к завотделением! – Она положила ключ в карман халата и решительно зашагала к кабинету заведующего.

– Галечка! Галька! Милая моя! Хорошая! Ты… ты… ты ужасно выглядишь! Я тебя поначалу даже не узнала, – плакала Таисия.

– Не плачь, Таська, – успокаивала подругу Галина, – я выздоравливаю. Скоро меня выпишут. Расскажи лучше, как у нас… как в театре?

– Да все так же! – в сердцах махнула рукой Таисия. – Все вернулись. Театр разграблен, половина труппы в концертных бригадах по фронтам и госпиталям мотается – половина новую пьесу репетирует… водевиль, – рассказывала Таисия, – твою Роксану теперь Окуневская играет…

– И как? – нарисовала пальцем на стекле вопросительный знак Галина.

– Скверно, – сморщилась Таисия, – но солдатне нравится… она на твоем платье декольте увеличила на десять сантиметров, так что играет почти голая. – Таисия отыскала, наконец, в закоулках цыганского платья носовой платок и стала громко в него сморкаться. – Ой, Галька, – вспомнила она, – мы же все Кириллово стихотворение наизусть выучили и взахлеб друг другу читаем! Какая же ты счастливая! Как же мы все тебя любим за это! – Таисия прильнула носом к стеклу. – Как же мы тебя любим!

«Цыгане» – партнеры Таисии напомнили о себе.

– Таисия! Нам еще генералам петь! – раздраженно крикнул один из них.

– Иду! – отмахнулась от партнеров Таисия. – Галька, мне пора.

– Иди, – отпустила ее Галина.

– Я приду! – пообещала Таисия. – Завтра же приду. Что тебе принести?

– Ничего мне не надо, – улыбнулась Галина, – спасибо, Таська.

– До завтра! – Тася медленно, поминутно оборачиваясь, пошла к «цыганам».

– Таська! Таська! – вдруг закричала Галина, стуча ладонями по стеклу, и, когда Таисия подбежала к дверям, попросила: – Таська, ты можешь мне гитару оставить?

– Конечно! – возмутилась Таисия. – Сейчас! – И побежала к «цыганам».

«Цыгане», однако, на Тасины уговоры не поддавались и гитары не отдали. Рассвирепевшая Таисия вырвала из рук партнера инструмент, а когда он попытался вернуть его, замахнулась гитарой так, что он безотчетно прикрыл голову руками.

– На! – показала гитару Галине торжествующая Таисия. – Я ее здесь, у дверей оставлю…

– Я покараулю, – раздался снизу голос…

Безногий капитан снял варежки, взял инструмент и, уперев его корпус о свою тележку, начал подбирать полузабытые аккорды.

– Помню! – поделился он радостью с Таисией. – Вы не беспокойтесь, я гитару вашей подруге передам. Как только нянечка появится – сразу и передам.

– Спасибо, – выдавила из себя потрясенная Таисия и, махнув Галине рукой, заспешила к расстроенным партнерам, на ходу убеждая их, что петь вполне возможно и под одну гитару с бубном.

– Товарищ Коврова! – подошел к Галине заведующий отделением – как все инфекционисты, маленький, худой и седенький, в мешковатой военной форме под застиранным белым халатом.

– Уберите отсюда эту хамку! – прервала Коврова.

– Как это убрать? – изумился завотделением. – Куда?

– В морг. Там ей самое место. Впрочем, это вам решать, но чтобы сегодня ее не было. И откройте дверь… мне нужно забрать инструмент, – распорядилась Галина.

– Вы начинаете выздоравливать, – озабоченно глядя на Галину, подытожил завотделением.

– Да, доктор, я начинаю выздоравливать… и я хочу всех предупредить об этом! – подтвердила Галина.

– Откройте дверь, – приказал завотделением нянечке, провожая взглядом уходящую по коридору Галину.

– Вы же сами приказали… – начала было обиженным басом оправдываться нянечка.

– Ты чего? Действительно в морг захотела трупы сторожить… чтоб не разбежались? – закричал завотделением.

Нянечка поспешила выполнить распоряжение.

Была ночь. Госпиталь спал тяжелым, лихорадочным сном. В отличие от остальных отделений госпиталя, переполненных до такой степени, что раненые и обожженные офицеры неделями лежали на полу в коридорах, инфекционное отделение было заполнено наполовину.

Старшие офицеры все-таки могли соблюдать на фронте элементарные гигиенические правила. Солдаты и младшие офицеры зачастую не имели месяцами возможности помыться, потому тиф и дизентерия наносили действующей армии потери, сопоставимые с боевыми. Но солдаты в Центральном клиническом госпитале РККА не лечились, для них существовали другие лечебные учреждения…

Никогда прежде у Галины не было столько времени для размышлений, для томительного наслаждения одиночеством и тоской. Вся жизнь ее до этого несчастья напоминала сошедший с ума курьерский поезд, несущийся без остановок и пункта назначения с такой огромной скоростью, что от завихрений, образуемых его движением, сносятся жалкие домишки полустанков, разносятся в клочья заботливо собранные скирды[126] и стога на полях, через которые пролег стальной путь…

Но дорога не бывает бесконечной – рано или поздно впереди будет развилка, конечная станция или тупик.

Гитара была старая, потертая, с лохматыми струнами, и Галине пришлось помучиться, настраивая ее.

– Что же мы будем петь? – спросила она сама себя. – Что вы хотите услышать, свет мой, Кирилл Сергеевич? А вот что…

И Галина запела:

– Друзья, прощайте, умираю,

Не я, а люди говорят.

Пальто и брюки оставляю

И две рубашки без заплат.

Именье это завещаю

Продать на рынке, а потом

Зайти в трактир, напиться чаю

И посетить питейный дом.

Телячий ранец, и корзинку,

И худые сапоги,

Одну истертую косынку

И кой-какие пустяки.

Ну, там отдайте дом за водку

Ваньке скряге-бурсаку[127],

Пятак Маланье за селедку

И грош Борису-кваснику.

Долги все эти уплатите,

по завещании моем,

И в рюмки звонче постучите,

Поставьте все их кверху дном.

В том кабаке меня заройте,

В котором чаще я пивал,

И так могилу мне устройте,

Чтоб я под бочкою лежал,

Оборотясь к стене ногами,

А головой под самый кран,

Держа обеими руками

Огромный с водкою стакан.

Могилу вы мне обложите

Турецким чистым табаком,

А на могилу положите

Мне трубку с длинным чубуком.

Слепите памятник из глины,

Найдите Ваньку-маляра,

И он напишет вам картину:

«Мои великие дела».

Галина закончила петь и прислушалась. Странная, непривычная тишина установилась в госпитале. Галина поняла, что именно показалось ей необычным – перестали кричать раненые в хирургическом отделении.

Она вышла в коридор. За стеклянными дверьми стояли раненые. Кто-то поднял на плечи капитана-инвалида. Он первым начал аплодировать. Вслед за ним захлопали все остальные.

– Еще! – крикнул капитан.

Галина поклонилась.

– Завтра, – пообещала она.

Теперь у дверей дежурила новая нянечка – болезненная женщина с огромными распухшими ногами и маленькой головой на длинной шее. Она была похожа на доисторического ящера.

– Мне нужно позвонить, – потребовала, подойдя к ней, Галина.

Предупрежденная о печальной судьбе своей предшественницы, нянечка, тяжело ступая, поспешила