На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

По дороге, уже после полудня, к есаулу Шаганову примчался вестовой и передал просьбу «батьки». Павел пришпорил свою темно-серую машистую лошадь, догнал головной дозор, ища Походного атамана. К удивлению, Сергей Васильевич без всякой охраны стоял под березой, на краю цветущего луга. Его разнузданная рыжая лошадь шла попаски, косясь на хозяина понятливым глазом. Атаман, завидев приятеля, призывно махнул рукой. И Павел Тихонович, осадив кобылицу, съехал с дороги. Спешился.

– Слышал последние новости? – встретил атаман вопросом, опираясь спиной о белый шелковистый ствол. – Англо-американцы высадились в Нормандии и расширяют плацдарм. Второй фронт все-таки открыли. И Сталин, видимо, готовит удар на минском направлении. Подтягивает силы. Мюллера срочно вызвали в штаб группы армий.

– Да. Знаю. Затянется война, – невесело усмехнулся Павел Тихонович, отстегнув с одной стороны мундштук уздечки и отпуская подпругу. – А что Гилле? Спрашивал у него?

Темно-серая полукровка жадно припала к густой мураве. Сергей Васильевич кивнул на поваленный ствол в тени, прихрамывая, первым подошел и уселся.

– Как немцам верить? Говорит, что нет причин для тревоги. Только идиот пошлет танки на болота… Знаешь, Павел Тихонович, нагорело на сердце! И откровенно скажу, что мы здесь долго не проживем. Красные наращивают мощь. Постоянные авианалеты. Да и бойцов у них в несколько раз больше… Представляешь, чего стоило мне собрать казаков и беженцев, расселить, обеспечить провиантом. А сколько усилий затрачено на формирование полков? Только выступили на задание и – что же? Не с партизанами воевать, а с регулярной Красной Армией? В случае ее прорыва, это вполне возможно.

– Немцы перебросят Стан на Запад. Гитлер против использования Добровольческих сил на советском фронте.

– Опять сниматься, опять в скитания? Куда теперь? Со мной жена и дочь. Гляжу, как они мучаются, и думаю: стоило ли с немцами кашу заваривать? Мы поднялись ради казачьей идеи! Для меня, как и для тебя, конечно, главным было возрождение Дона. Тогда немцы прочно держались на Кавказе. Все рухнуло! Приходится попросту выживать. Носить немецкие погоны. Не то вышло, чего хотели. Теперь у меня одна забота: беречь и казаков, и беженцев.

– Можно и я скажу напрямик?

– Валяй!

– Ты как конь зашоренный! Оглянись вокруг. Кто с тобой. Первый иуда – Доманов. Тайком подгадит и – за спины других. С Радтке якшается. Поганая у твоего начштаба душонка! Они тебя, слепец, с атаманского трона спихнут, а казаков погубят!

– Не кипятись. Лучше ответь. Пойдешь моим заместителем по боевой части?

– Хоть сейчас!

Где-то на окрайке луга, в светлолиственном ольховом подбое леса, цокнул и зашелся трелью соловей. Ему откликнулся другой. Спустя минуту оба настороженно смолкли.

– Поздно поют. Сегодня уже семнадцатое июня, а не унимаются, – простодушно сказал Павлов и прищурился на проезжающих мимо в походной колонне. – Доманов показал себя в боях. Вывел казаков из окружения. Сообразительный. Хотя… Войсковым старшиной сделал без особого желания. Не по должности был чин.

– А я другое знаю. Твой дружок в бой казаков не водил. Сзади наблюдал, в бинокль. Разве нет ему замены?

– Пока нет. Вообще, вы, берлинцы, слишком досужие. Во все дыры лезете. Ну, пополнили офицерскими кадрами. Прислали эмигрантов. Спасибо. А поучать – нечего! Сами разберемся. Мюллер и Химпель помогают. Я опираюсь на них. А эсэсовец, группенфюрер фон Готтберг требует от меня загнать все полки в глубь лесов, перевести на бивачную службу. Каков подлец!

– Наш маршрут согласован с немцами? – осведомился Павел Тихонович, вслед за атаманом поднимаясь и подходя к своей лошади.

Сергей Васильевич ничего не ответил.

До села Городище, конечного пункта маршрута, оставалось верст восемь, когда колонна в предзакатье приблизилась к деревеньке Омневичи. Справа от дороги высились сосны с позолоченными верхушками, слева примыкали луговины и поля. Большак, пролегая по деревенской улице, вел на восток, к лесному перевалу. Передовой дозор – хорунжий Крысин и два казака – умчались вперед. Проехав околицу, за ними вдогон пустились атаман Павлов и его адъютант, подъесаул Богачев, темноволосый удалец. Группа сопровождения также наддала, лишь почему-то приотстал Доманов. Полукровка пронесла Павла Тихоновича мимо казачьих рядов, запыленных, усталых, сонно качающихся в седлах. Дорога и жаркий день сморили.

Дозорные, поднявшись по склону, скрылись из виду. И вдруг из-за перевала взмыли две белые ракеты! Павел Тихонович не сомневался, что из колонны дадут опознавательный сигнал, но за перевалом затрещали автоматы! Атаман, услышав пальбу, увел лошадь с дороги на пыльную обочину. Павел Тихонович четко расслышал его приказ:

– Дать сигнальные ракеты!

– Ракетница у моего рассыльного, – с отчаянием ответил Богачев.

Охранники закрыли Павлова и стали готовить оружие к бою. Но атаман их остановил. Между тем стрельба усилилась. Павлов по-прежнему оставался на лошади, что-то говоря вестовому. Очевидно, куда-то направлял. Павел Тихонович остро ощутил опасность происходящего. Благо колонна была на подходе. Он оглянулся и оцепенел: Доманов развернул ее обратно, отводя к деревне. Скрывался, а не спешил на выручку. Атаман в ловушке! Ему ничего не оставалось, как под градом пуль возвращаться к околице.

Угадав намерение атамана, Павел Тихонович пустил лошадь наперерез, чтобы прикрыть его собой, сузить сектор обстрела. Над головой зыкнули пули. Но он гнал кобылицу, неотрывно следя за Павловым, прикидывая, где безопасная зона. Рыжее половодье заката топило лес. Только ели в тени лазурились хвоей. А напротив белостволья берез, пластаясь в бешеном намете, лучом летела атаманская лошадь!

Не более ста саженей отделяли Павлова от взволнованных офицеров и казаков. Оставаться на месте, ждать им приказал Доманов, который в эту минуту выглядывал из-за штабного грузовика. У Павла Тихоновича отлегло с души: повезло, выкрутились. А взгляд отрешенно фиксировал: атаман, пружинящий в низкой посадке, вдруг качнулся вперед и стал клониться вправо, безжизненно роняя повод. Еще мгновенье его держали стремена, – и обмякшее тело на скаку скользнуло наземь! Рыжая лошадь, потеряв всадника, резко замедлила ход. Остановилась. И, повернув голову назад, почуяв кровь, взвилась на дыбы, заржала заливисто и щемяще!

Павел Тихонович подскочил одним из первых. Атаман был мертв. На побледневшем лице, между дугой левой скулы и носом, из пулевого отверстия точилась багровая струйка. Обнаженная голова Сергея Васильевича, запрокинувшись набок, приютно покоилась на кустиках шалфея, издали похожих на осколки вечернего белорусского неба.

Через два дня есаул Шаганов явился к Науменко, старшему по званию и должностному положению в Стане. Выглядел Вячеслав Григорьевич крайне удрученным. Он по-приятельски принял эксперта Восточного министерства, но не сразу уловил, к чему тот клонит.

– Вы обвиняете во всем Доманова? – подивился кубанский атаман, глубоко морща лоб. – Абсурд! В гибели Павлова, прежде всего, виновен он сам. Я спрашивал его накануне: немцы предупреждены? Маршрут