На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

заискивающим, обещающим ей золотые горы. Впрочем, по словам Варюхи, о чувствах он умалчивал. А больше делился представлениями о семейном счастье, состоящем в неразлучном проживании, в большом количестве наследников, в старости на лоне природы.

– Гони ты его в три шеи! – советовала Лидия. – От него же козлом несет!

– Он тройным одеколоном обливается, – хихикала Варюха наперекор. – Я из уважения. Мы даже не целовались. Вот закончится война, ребята вернутся, я его и налажу, – безвинно исповедовалась девушка. – Шоколадом угощает. Мать говорит: раз предлагает замуж – выходи.

– Выбирай себе ровню. Подожди. Наши уже в Белоруссии воюют!

Похожие разговоры завязывались каждую ночь. А на этот раз Лидия встретила подружку ворчанием.

– Чо ты ее трогаешь? – вступилась вдруг Люська. – Ну, постояла девчонка пять минуток, поболтала. Чо такого?

– Пусть лучше отдохнет. Это полезней, – загорячилась и Лидия. – Другой бы, нормальный, пожалел. И вместо Варьки ручку покрутил!

– Не кричите, – попросила Варюха и торопливо добавила: – Я согласие дала. На обжнивки[31] поженимся. Неизвестно, чи найдется кто из парней. Сколько их повыбило! А Сергей Иванович обещает заботиться. Человек солидный. Привыкну…

В потемках оседала мякинная пыль. Свежело. Только теперь стала ощущаться прохлада после жарюки и вечерней духоты. В огородах, цветущих бурьянках уже трюкали сверчки. Июльское небо уродилось звездами. Млечный шлях сквозной сеткой ловил ущербный краснобокий полумесяц, похожий на чекамаса. А в тиши полуночи вдруг раздался истошный вой, перебиваемый голошением. Сортировщицы заворочались, стали вставать, чтобы за работой не слышать Матрены Колядовой, умопомешанной.

– Должно, опять Прокопия дома нет, – предположила Еланская, перевязывая косынку на голове. – Весь хутор покоя не знает! Отвез бы в лечебницу, что ли.

– Да-а, запомнился тот денек, – со вздохом промолвила Лидия, охлопывая платье. – И немца на тот свет загнали, и пацанчик ее подорвался..

– А как мы бежали? – отозвалась Дуся, первой подходя к веялке. – Думала – сердце выскочит!

– Ну, хватит! – оборвала Еланская. – И так на душе муторно, а вас как раздирает. Давайте о хорошем. Утром я слушала сводку по радио. Красноармейцы Минск освободили!

– Уже далеко фронт, – заметила Варенька.

– Кому как, – возразила Лидия. – Фронт и по бабьим сердцам проходит…

Под утро загромыхало на юге. Небо заволокло. Рыжекрылой бабочкой затрепетала дальняя молния. Ветер срыву взял галоп, понесся по степи. Вдогон ему ударили струи дождя. Ливень, обломный и теплый, за четверть часа налил на дорогах лужи. До нитки промокших сортировщиц бригадир нехотя отпустил.

По размокшей улице Лидия шлепала босиком, неся в руках свои подшитые босоножки. Тонкое платье липло к телу, западало на животе. Благо в предзорье было еще безлюдно. Отголоски грозы ухали в заречье. С ними перекликались петухи. Целоденная маета в саду и ночные смены вымотали силы. Но вряд ли удастся придремать, – дел дома невпроворот.

Напротив своего подворья Лидия увидела эмку. Кровь кинулась в лицо! Она замедлила шаги. От догадки, что «приехали» из НКВД, в тело вступила леденящая дрожь.

Поравнявшись с машиной, Лидии хватило мужества глянуть через лобовое стекло. Рядом с шофером сидела дама. Пропустив хуторянку к воротам, она отщелкнула дверцу, аккуратно вылезла. Лидия ахнула! Перед ней объявилась не кто иная, как Кострюкова Анна! Бывшая доярка выглядела киноактрисой: красное платье с вырезом, открывающим груди, гранатовые бусы, под масть им сережки, завивочка, губы в блестящей помаде.

– Я! Я! – засмеялась Анька, резко меняя выражение угрюмо-сонного лица. – Не ожидала гостей?

– Честно говоря… Напугала! Я как увижу черную машину… Ну, заходите, коли приехали.

Анька одна поспешила вслед за хозяйкой в летницу. Под потолком потревоженно загудели мухи. Пахнула в лицо ситная духота. Гостья положила на стол черную лакированную сумочку, села на табурет, закинув ногу на ногу. Взгляды их встретились. С интересом изучали одна другую.

– Скажу сразу, Лида. Если когда обидела, – прости. Сама я ничего плохого тебе не сделала. Перед тобой совесть чиста. Потому и обращаюсь… Или лучше не надо?

Лидия, налив в таз степлившейся за ночь воды, поставила ведро на лавку, усмехнулась.

– Загадками говоришь…

– Я к матери приехала. А ее нет дома. Что с ней?

– На полевом стане. Кухарит там, – успокоила Лидия, вытирая тряпкой ноги и по очереди надевая покривленные босоножки. Анька задержала взгляд, предложила:

– Хочешь, я тебе оставлю мои? Смотри, новые.

– Сроду не побиралась… Будешь пышку с узваром? – кивнула Лидия на тарелку, прикрытую рушничком, на которой, точно в детской пирамиде, ребрами проступали румяные коржи.

– Что ты! Я на третьем месяце. Тошнит. Кислыми яблоками спасаюсь. Как твой Яков?

– На неделе письмо пришло. Воюет. А твой-то… вернулся.

– Митрий? Когда?

Лидия села на табурет, вздохнула.

– И не помню. Кажется, в феврале. На костылях…

Красивое лицо Аньки подернула тень. Большие глаза замерцали влагой. Она незнакомо изломила уголки рта, как привыкшая к капризам барышня, сожалеюще бросила:

– Жалко. Ну, да он не пропадет! Мужики нарасхват. Сошелся с кем?

– Пока живет со своими. А вашу хату продал.

– И правильно сделал! В ней твой Яшка моего дружка застрелил. Думала и меня прикончит!.. Ну, да ладно. Пора мне. Просьба одна. Пожалуйста, передай деньги матери. Или еще лучше – подложи. Приди за чем-нибудь и подкинь!

Лидия близко посмотрела в молящие, потемневшие глаза бывшей хуторянки.

– Почему ты выбрала меня?

– Потому что доверяю.

Лидия заставила Аньку отвернуться, – ее строгий взыскующий взгляд многое напомнил гулене и бездомнице!

– Не хочу, но передам. А где ты с дедом и свекровью моей рассталась? Знаешь о них что-нибудь?

Доставая из сумочки пакетик в газетной бумаге, Анька безразлично ответила:

– В Запорожье столкнулась. На улице Почтовой был беженский штаб. Там и видела в последний раз… Больше ничего не известно. Я осталась. Когда наши пришли, переехала в Харьков. Потом в другой город. В зоопарке билетики продавала. Ну, и нашла себе… льва! Каждое воскресенье с дочкой приходил. Вижу – клеется. Познакомились. Оказался директором завода. Секретаршей у него. Я бы сразу от жены отбила! Но она какая-то психованная. Еще, дура, повесится. Хочу постепенно. Вот рожу ему к пятидесятилетию «подарочек», – тогда и прищучу. А пока и так неплохо. Денег не жалеет. В Ростов послали в командировку, – машину дал… Ты никому не говори, что приезжала. Даже мамке. Начнет разыскивать, шум поднимет.

– Ты скажи, тебя хоть немного тянет сюда? – расставаясь с горожанкой у калитки, поинтересовалась Лидия.

– Конечно, вспоминается мамка, хутор. А так, чтоб очень… Нет! Другой жизнью закрутило. Уж не обессудь… Тучки разбежались. Вроде протряхло немного. Прощай!

Лидия кивнула и пошла к летнице. Приезд Аньки взволновал ее одним: свекровь и дедушка добрались до Запорожья целы-невредимы, пережив страшную зиму. Авось бережет их Господь и поныне…

12

Без малого