Богова делянка - Луис Бромфилд

и наивной, приносящей зло и твердо уверенной, что творит добро, опасной, потому что руководствовалась она в жизни чувствами, а не разумом обыкновенной женщины, по-своему даже милой, которую, однажды узнав, трудно было забыть, потому что была она, что там ни говори, явлением природы, таким, как Ниагарский водопад, например, или ураган в Карибском море.

В других ящичках хранились старые письма Эльвиры Ван Эссен, каким-то образом доставшиеся Старику от потомков той самой кузины, с которой Эльвира переписывалась когда-то. И еще там оказалось письмо, написанное самим Йоргом Ван Эссеном своему дяде в Делавэре несколько месяцев спустя после того, как он со своими двенадцатью детьми одолел путь через горы. Оно гласило:

Штат Огайо, Округ Мидленд

Неподалеку от Пентленда

3 июля 1816 года.

Глубокочтимый дядюшка!

Мы выехали из Андерстауна в понедельник, 6 апреля, и через двадцать четыре дня прибыли сюда весьма утомленные, ибо Эльвира, я и старшие сыновья проделали пешком почти весь путь, исключая то время, что мы находились на барже.

Когда мы выехали, у Эльвиры было девяносто девять долларов: один доллар ушел на то, чтобы запаять чайник в Ганновере, один доллар — на оловянные кружки и один доллар — на лекарства; двадцать пять долларов стоили лошади, поскольку мы не могли обойтись двумя лошадьми. Три доллара заплатили за две цепи и хомут, которые впоследствии продали и на вырученные деньги купили четыреста футов теса, чтобы настелить пол в нашем жилище. Приехали мы сюда с семнадцатью долларами в кармане — из них четырнадцать потратили на корову с теленком, один доллар на свинью с пятью поросятами; на остаток купили холст и подойник; остальные деньги мы истратили в дороге на фураж и свое пропитание.

Мы задержались в пути на двое суток и добрались сюда в четверг вечером 30 апреля. А в понедельник 4 мая приступили к работе в лесу и к 26 мая расчистили около шести акров и посадили кукурузу. К 11 июня мы поставили и покрыли крышей домик в полтора этажа высотой, размером 18 футов на 22.

Наша кукуруза достигла теперь трех с половиной футов. В четверг 17 июля мы въехали в нашу лачугу — в ней не было ни окна, ни трубы и даже щели еще не были замазаны; голый пол и двадцать пять центов в кармане. Сейчас я вожусь с трубой. Земля дяди Уильяма, на которой мы поселились, очень богата, растет на ней по большей части грецкий орех, дикая вишня, сахарный клен, встречаются белый дуб и болотный кипарис, а также вязы, ясень и много всяких кустов орешника; подлесок все больше деревья буковых пород, лавр, орех, белый шиповник и тому подобное. Воду нам приходится таскать издалека — полмили, а то и больше.

Гектор Блэйк не поленился расписать своему отцу наше положение, письмо пришло за день до нашего приезда, и проку, боюсь, нам от этого не будет. Гектор всегда был недругом — за исключением последних трех-четырех лет, после того как мы помирились. С той поры я считал его другом, но, выходит, ошибался. Человек с достатком имеет много друзей, но стоит ему обеднеть, и друзей остается немного. Мне пришлось много снести от старика — больше, чем от своих кредиторов. Сыновья всегда были ко мне добры.

Если мы доживем еще до одного урожая, еды у нас будет вдоволь — вот только, как дожить, это мы пока плохо представляем.

С тех пор как мы покинули Андерстаун, мне пришлось перестрадать больше, чем за двадцать лет жизни. Мы настолько бедны, что живем впроголодь — это в стране-то, где всего в изобилии; наша главная пища хлеб и молоко — и то кислое, если мы не успеваем выпить его парным. Знал бы я заранее, я б держался за свое заведение, пока меня взашей не выгнали бы. Хотя, по правде говоря, если мы выдюжим, года через два — через три будем жить не хуже, чем в Андерстауне, и, возможно, детям нашим будет здесь лучше, я почти уверен в этом.

Думаю пуститься в обратный путь, к своим, где-то между первым и десятым сентября и думаю, что придется идти пешком, ибо лошади за недостатком корма далеко не увезут. В лесах выпас какой! Разве прокормишь. А тут еще работать на них надо.

Предыдущее письмо отправил вам из Уиллинга в Виргинии.

Вещи, которые мы не смогли продать, остались у мистера Хэйзелтайна — он должен был продать их и вырученные деньги передать вам — нам за них давали гроши.

Все мы пока на здоровье не жалуемся.

Ваш и т. д.

Йорг Ван Эссен

Постскриптум. Полковник Макдугал, о котором так много говорилось, поселился в нескольких милях к северу от нас.

На своем веку ему довелось повидать еще десятки урожаев и пожить в богатстве. От скромной лачуги пошли ван-эссеновские мельница, и лесопилка, и кожемятня. От двадцати пяти центов пошло состояние, которое равнялось нескольким миллионам долларов и досталось четырем поколениям — потомкам, собравшимся на ферме «Спринг-Хилл» поздравить старую Сапфиру с ее столетием.

Край был поистине богатый.

И было еще одно письмо, написанное уже после того, как Йорг и Эльвира начали богатеть, письмо, в котором проглядывает причудливая смесь богобоязненности и любви к мирским утехам, всю жизнь терзавших патриарха. Это довольно бессвязное сентиментальное письмо, в котором сквозит тоска по прежней веселой жизни в Мэриленде. Письмо не столь грамотное, сколь библейское по своему слогу. Оно заканчивается так:

«Передайте моей любезной престарелой матушке, что паромщик ждет у переправы — это если она еще не переправилась через реку. Если она любит ту страну, ее народ и их царя, ей нечего бояться: паром велик и устойчив, и паромщики осмотрительны.

Передайте привет тете Робинсон, и всей семье, и всем друзьям, кто помнит обо мне. Не забудьте, пожалуйста, номер 21206 — это мой лотерейный билет».

Никаких свидетельств относительно того, выиграл ли Йорг в этой лотерее, не сохранилось, известно, однако, что его «любезная престарелая матушка» пересекла-таки воды иорданские несколько недель спустя.

Ритуальный костер, разложенный уборщицей, не очистил дом ни от воспоминаний о Старике, ни от его присутствия. Как ни мыли, как ни скребли комнатку над кухней, в ней навсегда сохранился смешанный запах керосина, яблок, табака и старости. После того как он умер, в этой комнатке никто не жил — в нее стаскивали ломаную мебель, — и все же до тех самых пор, пока ключ во входной двери не был в последний