Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

он занимается этим делом, то приоткрывает рот. Лицо у него в такие минуты и так-то искривлено, а тут еще и зуба не хватает. Выглядит это комично, девушек тянет на смех, поэтому они и не решаются смотреть на него. Деваться было некуда, пришлось вставлять зубы. Ради вставных зубов Чжоу Яотин отправился на Пристань к заморскому доктору, но он и представить не мог, что один вставной зуб стоит как десять походов в бордель. Чжоу Яотин от жадности разразился ругательствами, мол, за настоящие зубы он не заплатил ни медяка, а на вставной придется изрядно потратиться, и это несправедливо. Зубной врач был веселого нрава и с улыбкой ответил: «Тогда подождите, пока сам вырастет».

Чжоу Яотин посчитал так и эдак, продал серебряную шкатулку, отданную ему Гу Вэйцы, добавил еще, и на эти деньги вырвал еще один здоровый резец и вставил пару золотых зубов. По его мнению, это и выглядело богато, и сбережения он свои поместил в самое безопасное место – словом, хорошо во всех отношениях. С тех пор как у него во рту заблестели два золотых зуба, девицы из борделя и впрямь снова стали на него смотреть, а еще они словно собачки высовывали языки и облизывали его золотые резцы. Теперь Чжоу Яотин всегда ходил по улице, осклабившись, и редко замыкал рот. Люди говорили, что выражением лица он стал напоминать Черного Ли, сошедшего с ума во время чумы.

После Праздника чистого света больше всего хлопот было у теплых ветров. После того как они освободили Харбин от продержавшихся всю зиму ледяных доспехов, ветры убрали и сосульки с карнизов, и сугробы с улиц. Следом теплые дуновения изменили цвет небу и земле, небо стало голубым, а вязы – зелеными. Но самым поразительным было то, как оделись в разные краски цветущие деревья, что росли только в резиденции окружного правителя и в садиках иностранцев. Там разом распустились желтый шиповник, пурпурная сирень, белые цветы сливы и розовые цветы персика. В зимние дни сочетание сероватого неба и бесплодной земли создает ощущение большой тюремной клетки, куда заживо заточили всех людей. Но сейчас небо стало выше, земля обрела радостный вид, и тюремная клетка оказалась расколота ярким весенним светом.

Лавки в Фуцзядяне обновили убранство, в них вновь закипела жизнь. Продавцы тканей смели перьевыми метелками пыль с отрезов ткани и выставили разноцветные свертки полотна на обзор покупателям. Владельцы хозяйственных магазинов выставили перед входом котлы, кастрюли, черпаки и тазы, кухонная утварь ярко сверкала на солнце. Те, кому была нужна посуда, покупали ее и уносили вместе с солнечными лучами. Пельменная держала двери открытыми, чтобы запах пельмешек на курином бульоне цеплялся за одежду прохожих. В театре «Хуалэ» вновь зазвучал смех, а в чайные постепенно снова стали захаживать с песенными сценками бродячие артисты. Мужик, готовивший воздушную кукурузу, вернулся на свое место под вязами. Точильщики ножей и ножниц, лудильщики посуды, разносчики засахаренных фруктов, продавцы игл и ниток вскинули на плечи свои коромысла и пошли по улицам, зазывая покупателей.

А где бойчее всего шла торговля в Фуцзядяне? Конечно же, в питейных заведениях. Мужчины созывали друзей-приятелей и праздновали свое спасение от чумы. Часто одного заведения им не хватало, тогда они приглашали друг друга посетить второе. А если и во втором им не хватало веселья, то шли в третье. Выпив в трех местах, мужики превращались в винных духов и, распахнув куртки навстречу весеннему ветерку, пошатываясь, брели по домам. Такие застолья быстро вошли в привычку. Казалось, что если мужчина не выпил в трех заведениях подряд, то он не настоящий мужик.

У больших и малых винокурен Фуцзядяня из-за подобного безудержного загула дела пошли в гору как никогда. А вот популярная ранее у любителей выпить винокурня семьи Фу, наоборот, впала в немилость. Новая водка, появившаяся в этой винокурне после эпидемии, не выдерживала никакого сравнения с прежней; кто пробовал, говорили, что она стала резкой и утратила насыщенный аромат. И хотя дела у винокурни семьи Фу шли не так хорошо, как прежде, но некоторые старые покупатели, вспоминая былые дни, все же приходили туда. Однако, когда распространилось известие о загрязнении семицветного колодца, то покупателей у этой винокурни почти не стало.

Беда приключилась из-за Ди Ишэна.

Когда евнух вернулся в католический собор, он надеялся в этом спокойном месте дождаться добрых вестей о том, что чума разразилась с новой силой, но его мечта была разрушена. Тогда он собрался покинуть убежище, а тут еще и священник приказал ему убраться прочь. Дело в том, что с весенним теплом его желтая кошка совсем отбилась от рук, часто пробиралась в храм, запрыгивала на алтарь, а еще и воровала святые дары. Священнику давно уже не нравилась эта уродливая и похожая на призрака кошатина, и он велел Ди Ишэну избавиться от нее. Евнух же заявил, что только смерть способна разлучить его с желтой кошкой.

Вернувшись в Фуцзядянь, Ди Ишэн больше не смел, как раньше, хватать приглянувшиеся ему чужие вещи. Казалось, что осунулся не только он, но и его наглость. Те, кто его встречал, едва узнавая, спрашивали: «Отчего ты стал выглядеть словно привидение?» Евнух ничего им не отвечал. Когда его одаривали едой, он ел; когда ничего не подавали, голодал. Для себя он еды не просил, но если не было съестного для кошки, то он, не боясь срама, все же просил для нее корм у лавочников. Днем он бродил по улицам, а ночью спал в храме Бога войны.

Многие знали, что на самом деле евнуху было куда пойти. После снятия ограничений в Фуцзядяне его сестра Ди Фангуй вместе с тем мальчишкой по имени Чэнь Шуй приходила в католический собор, рассказала брату обо всем пережитом за время эпидемии, пригласила его перебраться на Пристань и при желании взять в свои руки лавку сладостей, оставленную Чэнь Сюэцин. Услышав о смерти Цзи Юнхэ, евнух сплюнул и бросил: «Туда ему и дорога». Однако он не захотел заниматься лавкой сладостей. Ди Фангуй подумала, что, может быть, эта лавка показалась ему слишком маленькой, и сказала, что если ему нравится зерновая лавка, то может отдать ее, а сама займется сладостями. Правда, ей было жалко расставаться с двумя вязами у ворот и воронами, что прилетали по утрам и вечерам. Тут Ди Ишэн и рассказал, что у него было на душе, он не хотел заниматься лавкой сладостей, потому что ему не хотелось жить.

Ди Фангуй широко раскрыла глаза, не понимая, что тот имел в виду – неужели он жаждал смерти?

У евнуха вызвало глубокое разочарование то, что небеса не обратили мир людей в ад. Хотя Фуцзядянь распрощался и с мусорщиком Черным Ли, и с Чжоу Цзи, что выставлял меняльный стол на улице Чжэнъяндацзе, и со сборщиком лекарственных трав Чжан Сяоцянем, и с земледельцем У Эром, и с таким же любителем пошататься по улицам, как он сам, Сисуем, и с Цзинь Лань, при мысли о которой у него начинало болеть сердце, и еще со многими знакомыми ему лицами, но все же большинство людей выжило. Глядя, как мужчины без жалости относят в ломбард ценные вещи, чтобы переходить из одного питейного заведения в другое, видя их невыразимую радость оттого, что их миновала чума, евнух все сильнее погружался в отчаяние, от тоски у него буквально отнимались ноги. Из-за этого он возненавидел У Ляньдэ, ведь не будь его, эпидемия оборвала бы здесь человеческие голоса, все бы до единого погибли, это и стало бы подлинным равенством всех живых существ. Он слышал, что императорский двор, чтобы отметить заслуги У Ляньдэ, наградил его орденом Двойного дракона второй степени и назначил главным врачом Министерства иностранных дел. Некоторые простолюдины из Фуцзядяня даже поговаривали, что У Ляньдэ был небожителем, сошедшим в бренный мир, и собирались на следующий Новый год нанести его изображение на цветную бумагу и приклеить на ворота как божественного стражника для защиты дома от болезней и бедствий.

Фу Байчуань, заметив, что евнух почти превратился в нищего попрошайку, решил пригласить его на работу