Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

глаза глядят, мокла под дождем, пока наконец не остановилась под вязом с густой листвой. Она стала трясти ствол руками, с листьев покатились повисшие на них дождинки и потоком обрушились на женщину. Если на улице шел слабый дождь, то под деревом Юй Цинсю пережила ливень. От переживаний она воскликнула стихами: «Все деревья покрылись весенним цветом, и лишь мою ветку окропили слезы», а затем зарыдала. После гибели близких она первый раз расслабилась и расплакалась!

Прилетели ласточки, с их появлением в Харбине вновь зазвучали переливчатые трели. Ван Чуньшэнь, как и раньше, с утра в карете отправлялся за пассажирами на Пристань и в Новый город и только вечером возвращался в Фуцзядянь. И он сам, и его черный конь утратили прежнюю бодрость. Когда потеплело, жена У Эра продала дом Циня Восемь чарок и вернулась жить на прежнее место. Потом она обнесла одним забором свой дом и постоялый двор «Три кана», намереваясь отстроить на прежнем месте новый постоялый двор. Жена У Эра плохо относилась к Цзиин – не кормила ее досыта, а еще заставляла ее, такую маленькую, топить печь, лущить горох, месить тесто и стирать одежду. Если Цзиин делала что-то не так, как ей хотелось, то она воспитывала ее кулаками и пинками. Однажды Ван Чуньшэнь, вернувшись домой, как раз застал наказание дочери. От гнева он схватил плеть и отхлестал женщину так, что та каталась по земле. С тех пор жена У Эра не осмеливалась больше бить Цзиин, но относилась к ней по-прежнему не по-доброму.

Ван Чуньшэнь раньше думал, что после смерти Цзинь Лань объявится настоящий отец Цзиин и признает ее своей дочерью. Он часто брал девочку с собой на улицу, словно показывая найденную вещь, и наблюдал, не задержит ли на ней взгляд кто-нибудь из мужчин. Однако никто не проявил интереса к хилой и робкой девочке. Возница решил, что в этом мире немало загадок, и к чему ему выяснять происхождение девочки. Придя к такому выводу, он стал относиться к Цзиин как к родной. Заботясь о дочери и опасаясь, что жена У Эра обнаружит шкатулку, спрятанную в сене, он достал оттуда золотую фигурку, замотал ее в кусок красного шелка и закопал под кормушкой для лошади, чтобы, когда Цзиин будет выходить замуж, у нее имелось приданое.

Ван Чуньшэнь по-прежнему жил в конюшне. Жена У Эра полагала, что, когда она переедет из дома мастера Циня и окажется ближе к вознице, тот не утерпит и придет спать к ней. Однако прошел уже месяц после возвращения, а Ван Чуньшэнь приходил к ней только кушать и никогда не оставался на ночь. Женщина не могла найти на него управу и ей приходилось самой, отбросив стыд, ночью приходить к нему в конюшню. Однако стоило ей проскользнуть к нему под одеяло, как Ван Чуньшэнь тут же уходил спать на кучу сена. Жена У Эра решила, что из-за душевной травмы от перевозки трупов во время чумы его мужские силы ослабли, и тогда она купила ему в китайской аптеке укрепляющие средства. Возница решил, что раз ему бесплатно достались снадобья, то глупо их не принимать. Вот только после их употребления он не мог заснуть. Пришлось ему посреди ночи бежать в бордель. Тело его повеселело, а вот кошелек на поясе погрустнел, ведь деньги, заработанные тяжким трудом за несколько дней, со свистом улетели в чужой карман. И даже при таких условиях он поклялся, что не притронется к жене У Эра.

В тот вечер Ван Чуньшэнь вернулся пораньше и договорился с продавцом доуфу Лао Гао пойти вместе выпить. После эпидемии пороги всех питейных заведений источали винный аромат. Когда люди начинали застолье, то первым делом выливали немного водки на порог в память о тех, кому уже не доведется выпить спиртного.

Выбрав столик, Ван Чуньшэнь и Лао Гао тоже сначала плеснули водки на порог. Ван Чуньшэнь пробормотал имена мастера Циня, Чжоу Яоцзу и Чжан Сяоцяня, а Лао Гао – имена мужа толстухи и Черного Ли. Помянув усопших, они с чувством выполненного долга приступили к еде и выпивке. Поскольку предстояло посетить три заведения, то в первом они лишь символически заказали два блюдца с закуской и две чашки водки, чтобы было с чего начать. Выйдя оттуда и придя в харчевню «Тянь тан», они уже заказали блюда поприличнее – тарелку нарезанных свиных ушей и порцию тушеной оленины с соей. Еда и выпивка были так хороши, что вознице не хотелось идти в третье место. Но Лао Гао сказал: «Другие могут выпить в трех местах, а мы чем хуже? Пьем!» Ван Чуньшэнь тогда предложил сходить на винокурню семьи Фу, вкус тамошней водки испортился, достаточно будет сделать несколько глотков для вида, и можно считать, что выпили в трех местах. На это Лао Гао сказал, что водка в той винокурне, возможно, и улучшится, ведь, по слухам, в последнее время Су Сюлань каждый день ходит на винокурню и подсказывает мастерам, как гнать водку, по ее словам, она знает секретный рецепт Циня Восемь чарок.

Возница ответил: «Она же сумасшедшая, как можно верить ее словам?»

Лао Гао согласился: «И то верно».

Едва Ван Чуньшэнь и Лао Гао вошли в винокурню семьи Фу, как следом тут же пожаловал Ди Ишэн. Днем он болтался по улицам, а на ночь возвращался сюда и спал под навесом у колодца. Люди меж собой говорили, что он, наверное, так сторожит свой корень. Как рассказывали, в тот день Ди Фангуй нашла брата у лавки Сюй Идэ, сообщила ему, что собирается выйти замуж за Розаева, и пригласила на свадьбу. Евнух неторопливо поднялся, вырвал из прически сестры серебряную заколку и заявил: «Ты хочешь, чтобы я смотрел, как ты выходишь замуж за это чудовище, я лучше выколю себе глаза, чем увижу такое! В любом случае, мне больше не на что смотреть на этом свете». Ди Фангуй пришлось уйти прочь, заливаясь слезами и уводя с собой Чэнь Шуя.

В эту тихую весеннюю ночь, глядя на чумазого и одряхлевшего Ди Ишэна, на его старую, вонючую и грязную кошку, Ван Чуньшэнь вдруг растрогался и дружески пригласил евнуха выпить вместе. Ди Ишэн замер, затем отступил на шаг и с робостью взглянул на возницу. Ван Чуньшэнь велел приказчику налить водки и лично передал чашку Ди Ишэну. Евнух левой рукой прижимал кошку, а правой дрожащей рукой чокнулся с Ван Чуньшэнем. Хотя эта водка утратила былой аромат, но они выпили до дна. Когда Ди Ишэн поставил чашку на прилавок, Ван Чуньшэнь с чувством потрепал его по плечу. Желтая кошка решила, что он хочет напасть на ее хозяина, и принялась злобно шипеть. Возница нежно погладил кошку по шерстке, глаза его увлажнились, и он спросил: «Не узнаешь? Мы же раньше жили в одном доме».

Хотя Синькова умерла, но карета Ван Чуньшэня каждое воскресенье проезжала мимо дверей ее дома. Он представлял в своих грезах, как певица с улыбкой выходит из красивого здания, пересекает садик, садится в карету и отправляется в церковь на службу.

В одно из воскресений последней декады мая, когда Ван Чуньшэнь вновь проезжал мимо того дома, он увидел, как Излукин вместе с Ниной из булочной лавки сидели рядом с цветником и пили пиво, наслаждаясь весенним пейзажем, столь же прекрасным, как белая пивная пена. Громогласный смех Нины перепугал коня так, что тот заржал. Ван Чуньшэнь до того навел справки, что после смерти Синьковой и Наташи Лушкевич вернулся в Россию, а хозяйкой этого дома стала Нина. Глядя на сидевшую у цветника шумную и жизнерадостную Нину, возница вспомнил спокойную и меланхоличную Синькову, и в сердце у него кольнуло. Он не захотел здесь нигде останавливаться и потому ускорил ход своего коня. Когда он уже покидал эту улицу, вдруг появился немой музыкант Белов, тот, что обычно играл на Китайской улице. Ван Чуньшэнь очень удивился, так как уже в третий раз встречал его в этом месте. Неужели он снова пришел