Когда была война - Александра Арно

кинулись в глубину дома. В одной из комнат у стены корчилась, обхватив руками живот, беременная девушка. На лице крупными каплями блестел пот, губы побелели, глаза лихорадочно блестели. Лиза растерянно застыла на пороге.

– Хельфен зи мир! – надломленным шёпотом попросила девушка, увидев её. – Биттэ зи!

– Кажется, она рожать надумала, – спокойно сказала радистка.

Девушка снова завопила – громко, с надрывом, крепко сцепив зубы. Вопль напоминал крик раненого животного. Откуда-то появился парень и бросился к ней. Она вцепилась в него, как в спасательный круг, и что-то быстро-быстро заговорила, а он подхватил её на руки и уложил на узкую деревянную кровать.

Кто-то из солдат догадался позвать военврача, и тот закрылся с девушкой в комнате. Из-за белой деревянной двери продолжали рваться вопли, и Лиза, чтобы не слышать их, вышла во двор. Вечерняя прохлада тут же окутала её приятным лёгким покрывалом.

К утру девушка, наконец, родила, а Лиза получила письмо от Промахновского. Врач вышел из комнаты, пошатываясь от усталости, отёр со лба пот и сердито проворчал:

– Возись тут с этими немками. Понаделают детей от фашистов, а я потом мучайся.

– Вас никто не заставлял, – напомнила ему Лиза.

– Приказали бы оставить её одну? Померла б.

С этими словами он удалился, недовольно бурча себе что-то под нос. Лиза достала из кармана треугольник и развернула. Письмо было написано на хорошей качественной бумаге мелового цвета – видимо, трофейной – и состояло всего из десятка строчек.

«Дорогой мой Лизок. Ты беспокоишься за меня, я беспокоюсь за тебя. Наверное, так будет до тех пор, пока мы не встретимся, но никто не знает, когда это случится. Конечно, хотелось бы побыстрее… Сообщаю тебе, что мы с боями подступили к Вене, и я могу смело предполагать, что скоро наступательная операция будет закончена. Немцы бегут в панике, разгромили мы уже не меньше пятидесяти их батальонов. И это только мы. Беспрестанно думаю о тебе, мысленно составляю письма, иногда даже сочиняю стихи, вот только писать не всегда есть возможность – отсутствует то бумага, то карандаш. Сейчас пишу практически из окопа, на коленке. Улыбаюсь. Потому что в такие моменты мне кажется, что ты рядом. Люблю тебя, моя Лизаветушка! P. S. Помнишь, как в песне поётся? Ты ждёшь, Лизавета, от друга привета, ты не спишь до рассвета, всё грустишь обо мне. Одержим победу, к тебе я приеду на горячем вороном коне!»

Лиза улыбнулась и перевернула испещрённый неровным мелким почерком листок. На другой стороне была короткая приписка: «Новости иногда с других фронтов быстро доходят. Елесина Витьку (помнишь его?) убили. Где – не знаю. Жаль, не успели мы друг у друга прощения попросить».

В груди внезапно разлилась оглушающая пустота. Лиза медленно спрятала письмо обратно в карман и уставилась перед собой немигающим взглядом. Днём раньше от отца она узнала, что ещё год назад погиб её бывший командир Левашов, а напарница Катя, с которой она начинала свой боевой путь, ослепла – осколки снаряда выжгли ей лицо до костей. Художник «Окопного Орешка», Левченко, был замучен гестаповцами ещё в сорок третьем. В том же году связистка Аня, смешливая курчавая девчонка с весёлым переливчатым смехом и ямочками на щеках, покончила с собой в госпитале после того, как её изнасиловали шестеро немцев. Говорили, что она вся была изуродована и обезображена – они тушили об неё сигареты и резали лицо ножами.

О её судьбе Лизе стало известно случайно: рассказала соседка по койке, когда она сама лежала с ранением в тыловом госпитале. Перед смертью Аня отдала ей свой маленький кулончик в виде бабочки и попросила вместе с фотографией отослать жениху. По фото Лиза её и узнала, а потом ещё долго не могла поверить, что это правда. Анька, неугомонная, живая, энергичная, полная надежд и далеко идущих планов на будущее, всё стояла и стояла у неё перед глазами, и проглотить вставший в горле твёрдый ком никак не получалось.

А сейчас все те, с кем она служила, с кем сводила её на одной дороге война, один за другим прошли перед ней. Елесин, Левашов, Левченко, Аня… И она улыбалась в ответ на их добрые улыбки, смаргивая набегающие слёзы. Появилась и Лида. Она склонилась к ней и нежно прикоснулась к щеке полупрозрачными пальцами, а потом растаяла в мгновение ока.

Лиза была абсолютно одна в комнате.

12.

В доме царила напряжённая, гулкая тишина. Вальтер мерил комнату шагами от стенки до стенки, силясь сообразить, что же делать дальше. Изольда тихо спала на смятой постели, а рядом сопел на подушке новорождённый младенец. Русские тоже спали, только часовой на посту сверлил Вальтера недобрым взглядом всякий раз, когда тот выходил в коридор.

Он присел на край кровати и всмотрелся в лицо Изольды. Странно, они знакомы чуть больше суток, а ему почему-то кажется, что он несёт за неё ответственность. Оставлять её тут одну с ребёнком, с русскими наедине, было страшно. Но ещё страшнее было оставаться самому. Там, в Кёнигсберге, его родители, сестра Ильзе, и им наверняка требуется помощь. А что, если их убьют? Он никогда не простит себе этого.

Но ведь и Изольду тоже могут убить. У неё полный дом вражеских солдат.

Вальтер глубоко вздохнул и устало потёр лоб пальцами. Может быть, это лишнее беспокойство? В конце концов, они тут уже целый день, а ещё не причинили никому вреда, напротив, – помогли. А то, что часовой зло смотрит… Ну мало ли, может, у него от природы такой взгляд.

Он снова встал и нервно зашагал туда-сюда. За окнами вечерело. Густой сумрак наползал на цветник Изольды, поглощая нежные лепестки ранних роз. Вальтер остановился и, оперевшись ладонями о широкий, давно не крашеный подоконник, стал всматриваться в сгущающуюся тьму. Проснулись сверчки и цикады, и их неумолчное стрекотанье успокаивало его расшатавшиеся, стянутые в тугой комок нервы.

Как же много изменила в нём война! Он уходил на фронт совсем другим человеком – весёлым, оптимистичным. Теперь реальность стала для него другой, тяжёлой и непонятной, обернулась другой стороной. Вальтер внезапно попал в другой мир, где единственной целью было просто спастись. А тот мир, старый, безмятежный и беззаботный, рухнул в одночасье, сгорел, и остатки пепла разметал ветер – словно и не было его. Блистательный Рейх на поверку оказался ужасным государством, строящим свою экономику на крови миллионов безвинных людей.

Он достал из кармана красные советские звёздочки. То, что сказала ему та девушка, не нужно было переводить на немецкий,