Когда была война - Александра Арно

Баташёвым. Он стащил с головы пилотку, сунул под погон и принялся вдохновенно перебирать белые клавиши. Лиза зачарованно слушала прекрасные звуки, что выскальзывали из-под его порхающих пальцев, наполняя сердце тревожным щемящим чувством – будто прямо в груди пробили дыру, и музыка тонула в её чёрной вязкой глубине.

Фортепьяно умолкло. Баташёв замер над инструментом, задумчиво глядя прямо перед собой.

– Так давно не играл… думал, не вспомню уже…

– А что енто за музыка была? – полюбопытствовал Шираза. – Красивая какая, аж прямо вот… за душу взяла, вот!

Он хлопнул себя ладонью по груди. Баташёв широко заулыбался.

– Вагнер это.

– А давай ещё чё-нить сбренчи, – попросил другой солдат. – Уж больно ладно у тебя выходит.

– Нет, – принялся отпираться Баташёв. – Давайте не сейчас. Мне вспомнить надо, приноровиться, так сказать, заново! Не могу я сейчас.

Солдаты окружили его плотным кольцом и загалдели, требуя продолжения. Баташёв с растерянным взглядом крутил головой в разные стороны, продолжая упрямиться, но потом всё-таки сдался и заиграл вновь.

Лиза вошла в комнату. Один из солдат отдал ей честь, и она, коротко кивнув в ответ, прислонилась плечом к стене. Размеренно качали большим медным маятником часы у стены, рядом цвёл в кадке какой-то цветок. Шторы на окне были плотно задёрнуты. По обоям змеился изящный рисунок из тонких переплетающихся линий, а в гранях люстры переливались серебром лучи дневного света. Напротив фортепьяно стоял громоздкий, покрытый клетчатым пледом диван.

И вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Через проём двери на неё смотрел какой-то парень. Смотрел с ужасом, с диким испугом в расширившихся глазах, прижимая к горлу руку. На мертвенно-бледном лице не было написано никаких эмоций.

Лизе потребовалось всего пару секунд, чтобы узнать его. Они встречались дважды – в самом начале войны и на подступах к Ленинграду. И вот судьба зачем-то снова соединила их пути, свела под одной крышей – совсем как тогда, в Брестской крепости. Только теперь Лиза была не испуганной, дрожащей от страха девчонкой. Она возродилась из пепла сожженного врагом отчего дома, чтобы предстать сейчас перед ним настоящим, не призрачным мстителем. И парень понял это – по её глазам.

Позади него стояла девушка. Круглый живот выпирал вперёд. Она прятала руки под передником и нерешительно переминалась с ноги на ногу, будто не зная, оставаться ли ей на месте или уйти. Повинуясь странному порыву, Лиза шагнула вперёд, рука автоматически потянулась к кобуре на боку. Парень, наоборот, отступил, а через секунду стремглав бросился из комнаты.

Лоб пылал. Лиза прижала к нему прохладные пальцы и, глубоко втянув в себя воздух, задержала на мгновение в лёгких. Да уж, удивительная, всё-таки, штука жизнь. Если б не война, они никогда бы не встретились, не стали врагами, даже не зная имён друг друга, и их дороги никогда бы не пересеклись – ни на единое мгновение, ни на единый взгляд.

Беременная девушка тоже предпочла ретироваться. Лиза не стала её останавливать – зачем? Пусть идут. И пусть никогда, никогда, никогда больше не встретятся ей!

И вдруг она поняла: ненависть больше не владеет ею. Та самая жгучая злоба к врагу, что душила её все эти бесконечно долгие годы, ушла, растаяла, как папиросный дым, и вместо неё в душе загорелся лучик надежды. Лиза больше не хотела смотреть назад. Не хотела вспоминать. И больше не жаждала мести. Все последние месяцы она искусственно поддерживала в себе эти чувства – потому что боялась потерять смысл жизни. Ведь именно войной и возмездием она жила прежде, а теперь хочет двигаться в будущее. Потому что там – Сашка, там – их семья и не рождённые ещё дети.

Парень отыскался часа через два, на втором этаже. Солдаты отдыхали, и Лиза решила осмотреть библиотеку, что заметила, когда обходила дом. В узком длинном помещении царила тишина, сквозь щель между шторами проникал золотистый лучик солнца, а в нём мелкой мошкарой роились пылинки. С полок высоких, до самого потолка, дубовых шкафов на неё глядели книжные корешки, рядом тосковала стремянка. Парень, согнувшись, сидел на стуле у окна и безжизненным взглядом смотрел прямо перед собой. В глазах всё ещё сохранились остатки испуга.

Лиза нарочито громко хлопнула дверью, и он вздрогнул, поднял голову. Она прошагала к нему через всю библиотеку, ища в кармане найденные на пепелище звёзды. Половицы устало стонали под подошвами кирзовых сапог.

– Вот. Смотри, немец. – Лиза протянула к нему руку ладонью вверх. Звёздочки тускло блеснули красным отсветом. – Это то, что сохранилось от живых людей. Этих людей ваши звери сожгли живьём.

Парень отпрянул, но она не убрала руку. С полминуты он напряжённо ощупывал её осторожным взглядом, затем медленно покачал головой.

– Ихь ферштейн нихьт.

– Не нужно тебе понимать. Ты смотри.

Она взяла звёзды и ткнула ими ему под нос. Он выпрямился и отогнулся назад, будто не желая глядеть на них, и затрясся крупной дрожью.

– Да не призрак я, – догадалась Лиза и положила другую руку ему на плечо, чуть сжав пальцами. – Из плоти и крови. Настоящая, как и ты.

– Вальтер, – чуть помедлив, сказал он и ткнул себя в грудь. – Унд зи?

– Елизавета.

На его губах мелькнуло подобие улыбки. Он несколько раз повторил её имя, пробормотал ещё что-то на немецком и встал. Лиза взяла его ладонь, вложила в неё красные звёздочки и сжала в кулак.

– Пусть они останутся у тебя.

И вышла из библиотеки. Мстить? Нет. Он сам себе отомстит, когда поймёт, какие зверства творила его родина.

Настырно ныли старые раны. Последнее время Лиза стала слегка прихрамывать на одну ногу – ту самую, которую прострелил немецкий снайпер во время первого учебного задания с Промахновским, хотя от пули практически не осталось шрама. Она подошла к лестнице и ступила на верхнюю ступеньку. Неплохо бы подкрепиться чем-нибудь – желудок настойчиво урчал, требуя пищи. Взвод отдыхал, и в доме висела сонная тишина, только снаружи тарахтели полуторки да раздавались громкие голоса. У выхода дежурил на посту часовой, из кухни доносился треск рации и быстрый пищащий перестук ключа радистки.

Лиза принялась открывать кухонные шкафчики в поисках чего-нибудь съестного, но отыскать удалось только два кусочка сладкого яблочного пирога и остатки кукурузной каши – мамалыги. Кажется, и до Германии докатился голод. Она нетерпеливо запихала в рот сразу полкуска пирога и принялась пережёвывать.

И тут спокойную тишину разорвал истошный женский крик. Лиза вздрогнула от испуга и, резко развернувшись, встретилась с недоумённым взглядом радистки.

– Что это?..

Та пожала плечами. Через мгновение крик повторился, и они, не сговариваясь,