Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Взятка! Взятка! Взятка! – Павлик указывал на черемуховый прут, который должен был взять Полкан в зубы.

Прут взял в руки отец.

– Ты был в школе?

У Павлика, не ожидавшего такого вопроса, даже веснушки почернели.

– Где ты пропадал всю неделю? Говори! – Отец схватил Павлика за шиворот пальтишка, но Павлик так круто повернулся, что вырвался из рук и стрелой вылетел из ограды.

Павлик исчез надолго. А Илья Васильевич ломал голову: как он мог проглядеть единственного сына? Как?

Шли годы – разные, всякие.

В тяжелые годы войны Варенька закончила институт, стала врачом. Но она не любила Илью Васильевича с той беззаветностью и преданностью, как любила его Граня. Это он почувствовал вскоре после женитьбы. Свою любовь он перенес на Лику.

«Лика не бросит меня под старость, – с горечью думал Илья Васильевич, частенько коротая одинокие зимние ночи, когда жена, Варвара Андреевна, капризно уходила от него в комнату дочери. И все чаще стучалась в сердце тишина, набухая, как губка от воды. – Вот она какая, жизнь!..»

Думал ли он, Илья Васильевич, что из-за чужой женщины потеряет единственного сына?

«Она меня никогда не любила», – и это была правда. Самая горькая, неприятная, от которой никуда не уйдешь.

А Лика уже училась в школе. Илья Васильевич как-то и не заметил, что Лика выросла на его глазах и стала красивой девушкой. Кем она будет, Лика? Надолго ли она задержится в его доме?

«Как птица, расправит крылья и улетит!» – И все-таки не хотел верить, что Лика покинет его и он останется один на один со старостью. Да вот еще горбатенькая сестра Клавдия…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Окончательный разлад в семье Ильи Васильевича начался в марте 1956 года. Сам Илья Васильевич ничего не знал о надвигающейся перемене. Он проводил зимовку в Подтесовой, невдалеке от Енисейска. К апрелю должен был закончить капитальный ремонт пассажирского теплохода «Стремительный», на котором плавал три навигации, и обещал приехать домой. Отпуск он отгулял осенью; ездил на Большой порог к брату в гости.

Житейское небо, казалось, не предвещало ни ветра, ни бури. Только вот с мамой Лики, Варварой Андреевной, творилось что-то неладное. Она стала какая-то замкнутая, чем-то встревоженная, и на все расспросы отвечала скупым обещанием: «потом, потом!..» Лика подумала: наверное, мама опять увлеклась каким-нибудь врачом. Такое с ней случалось. И хоть мать скрывала свои сердечные дела от дочери, но шила в мешке не утаишь. Варвара Андреевна сама себя выдавала чересчур частыми дежурствами в поликлинике да еще тем, что пряталась от мужа в комнате Лики.

Илья Васильевич в такие дни деликатно помалкивал. И вообще никто не огорчал моложавую и красивую Варвару Андреевну; она была свободна в своих поступках.

Так уж повелось: никто не говорил Лике, что она не родная дочь Ильи Васильевича. За восемнадцать лет все привыкли, что Лика – дочь Зыкова. И соседи, и речники. Илья Васильевич души не чаял в ней, не один раз брал Лику в плавания на Север, в Минусинск. Покупал ей обновы, не забывал о подарках в день рождения и вообще был самый лучший папа, каких мало на белом свете, – как думала Лика.

Все шло, как и обыкновенно, каждый день. Варвара Андреевна ходила на работу в поликлинику. Лика – в десятый класс школы, тетя Клава домовничала: шила модные платья по журналу и никому не мешала – тихая, вечно за работой. Все наряды Варвары Андреевны – от шелковых платьев до бархатных, и даже пальто Лики сработаны были руками тети Клавы. Лика не забывала благодарить милую тетю Клаву; Варвара Андреевна принимала все, как должное.

Вечерами собирались у телевизора.

Тогда только что начались первые передачи, и всем было интересно глядеть на светящийся голубым сиянием квадрат, на рамку с цифрами и всевозможными линиями и особенно на разговаривающих человечков величиною со спичку.

Но потом все переменилось…

Никто не оглядывается на минувший день несчастья. Стараются поскорее уйти от него, забыть. Но кто знает, когда под ногами несчастья заскрипят половицы?..

Лика – оглянулась…

Она еще не знала, что несчастье совсем рядом и что оно обрушится на нее как лавина.

Сейчас она была счастливая.

Трехэтажная средняя школа, похожая на огромный океанский корабль, плывущий по пустырю правобережья в неведомые дали, светилась широченными квадратами окон. И там, за этими окнами, осталась частица Лики – десять лет жизни. Еще три месяца после каникул, и Лика навсегда покинет школу. Начнется другая жизнь, студенческая, что ли, но она столь же неведомая, загадочная, какой была и вот эта средняя школа, куда впервые пришла Лика в сорок шестом году с папой и мамой.

Папа сказал тогда:

– Ты не робей. Лика. Держись смелее. Ты умная, будешь получать пятерки.

Мама наказала:

– Одна не уходи домой. Еще заблудишься или под машину попадешь. Я зайду за тобой из поликлиники.

Тогда она была совсем маленькая, Лика, и у нее были до того кудрявые белокурые волосенки, что их не брал гребень. Мальчишки дергали за кудряшки, и она горько плакала. Потом стала драться, и мальчишки враз отстали.

Папа и мама, и тетя Клава, и учителя – все привыкли за десять лет к пятеркам Лики. Подружки завидовали ей, а ребята косились: «Эта птичка не про нас, – говорили они, прокатываясь по адресу Лики. – Вот увидите: схватит золотую медаль, проскочит без конкурса в институт и потом выскочит за профессора замуж».

Нет, Лика не собиралась «выскакивать за профессора». Она сумеет сама стать профессором, если захочет. Но Лика еще и сама не знает, чего хочет. В архитектурный или медицинский?

Завтра первый день каникул…

Сердце Лики переполнено радостью, восторгом и той необоримой жаждою, с какой перелетные птицы, возвращаясь из далеких странствий, вьют свои гнезда, чтобы растить в них своих птенцов.

«Я еще успею на шесть сорок в кино, – подумала Лика, сворачивая в сторону кинотеатра. Мешала толстая сумка с книгами и тетрадями. – Я зайду к Наде и оставлю у нее сумку».

Так и сделала. Подружка Надя тоже пошла в кино.

Им было хорошо и весело. Жизнь распахнулась перед ними, как небо. Взмахни крыльями и лети. Впереди – простор, необжитая даль!..

Поздним вечером Лика шла домой в деревянный поселок речников.

Тьма. Весенняя, насыщенная запахом сырости подтаявшего снега и еще чем-то вязким, горьковатым, как прелая солома.

Кривые закоулки, похожие на щели, деревянные домики, почти вросшие в землю, дощатые ограды, и – тишина, тишина.

Ни звезд, ни луны. В такой час приятно помечтать, вспомнить что-нибудь интересное из того, что