Этот маленький город - Юрий Николаевич Авдеенко

– Так не пойдет… Мужчина! Азиат! И вдруг квочка. А почему не сокол, высматривающий добычу?

– Какой сокол?.. Зачем душу крутишь? Говори прямо, ты ко мне придешь или я к тебе.

– Ни то и ни другое. Сапожник молчит.

– Значит, еще не время.

– Там виднее.

– Звони.

– Домой?

– Что говоришь? – удивился Каиров. – Я у себя. В милиции. Часы есть. Смотри на стрелки.

Была пауза. Видимо, уполномоченный действительно смотрел на часы:

– Двадцать минут третьего, – донеслось из трубки.

– Вот видишь. Скоро утро.

– Хорошо бы выпить крепкого чая. Всего, Мирзо Иванович.

Положив трубку, Каиров очень зримо представил большой фарфоровый чайник с двумя красными маками на боках, которым уполномоченный гордился, солдатскую эмалированную кружку и подумал, что неплохо бы и в милиции завести чайник, а может быть, самовар, чтобы вот такой глухой ночью ребята могли побаловаться кипяточком. Он и сам любил горячий чай со свежей душистой заваркой. И чтобы варенье было в кругленьких белых розетках с какими-нибудь маленькими цветочками, вишневое варенье, сливовое и обязательно из алычи. И хорошо, когда за окном ветер, и голые ветки трутся о стекло, и тучи спешат, деловые, озабоченные… Тогда чай уже не чай, а наслаждение, словно добрая баня или верховая езда. Впрочем, при одном условии: если на сердце не щемит, если на сердце все спокойно. В противном случае лучше пить вино, или чачу, или простую водку. Но только немного, ради просветления…

Каиров стиснул виски ладонями, голова раскалывалась и без вина. Он поднялся. Медленно подошел к двери, погасил свет, щелкнув выключателем и вышел в коридор.

Дверь в туалет была распахнута. В коридоре пахло хлоркой и аммиаком, и слышно было, как журчит вода, заполняя бачок.

«Кто из врачей дежурит сегодня в милиции?» – подумал Каиров, но вспомнить не смог.

Доктор Челни сидел за столом в сером двубортном пиджаке, белой накрахмаленной рубашке, при галстуке цвета морской волны. Перед ним на газете пыхтел никелированный чайник, на блюдцах стояли две чашки, высокие, темно-бордовые, с золотой каемкой, а ручки у них были такие тонкие, такие изящные, что боязно было притронуться. В маленьких белых розетках лежало варенье. И на розетках были нарисованы мелкие цветы. Каиров различал это ясно.

Челни виновато сказал:

– Я совсем забыл про вишневое варенье. Но это из персиков, – он показал на среднюю розетку, – необыкновенно ароматное. Я бы сказал, нектар.

Каиров на какое-то время закрыл ладонью глаза. Ему показалось, что он спит стоя. Не отнимая ладони, он глухо проговорил:

– Я пришел за таблеткой, Семен Семенович. Пожалуйста, как в прошлый раз. Тогда головная боль прошла быстро и усталость вместе с ней тоже.

– Кофеин, – засуетился Челни, семенящей походкой подошел к шкафу, растворил дверки, выдвинул верхний ящик. – Вот.

Он вынул из бумажного пакетика белую таблетку.

– Запьете чаем. При содействии горячей воды она быстро растворится в организме. Через три-пять минут вы почувствуете облегчение. Садитесь, Мирзо Иванович.

Челни подвинул к нему чашку и налил в нее чай.

Каиров понял, что он не спит, а только очень устал. И не дело и не время удивляться по поводу такого пустяка, как накрытый для чая стол.

– Сегодня спокойная ночь, – сказал Челни, – может, просто для того, чтобы начать разговор.

– Ночь и должна быть спокойной. Так задумано природой. К сожалению, не все задуманное осуществимо.

– Потому что мир вещей существует вне нашего сознания…

– И каждая вещь в себе принципиально непознаваема.

– Вы читали Канта, Мирзо Иванович!

– Когда в пятнадцатом году я сидел в Екатеринодаре в политическом изоляторе, у меня было время и на чтение, и на раздумья…

– Вам не кажется, что Кант сильно страшился будущего? И только потому хотел примирить идеализм с материализмом.

– Красивые домыслы, Семен Семенович. Кант путал божий дар с яичницей.

Челни иронически улыбнулся:

– Так просто.

– И вульгарно. Подумали, но не сказали. – Каиров поставил пустую чашку на блюдце и отодвинул от себя. – Правильно подумали. Правильно… Но я не буду оправдываться, напоминать, что в сутках двадцать четыре часа. И у меня нет времени на философию Канта, рыбную ловлю и домино. Даже если бы к суткам добавили три часа или пять, все равно я не стал бы заниматься Кантом. У меня другая задача. Борьба с преступностью. Вот на эту тему я готов говорить с увлечением, как юноша с любимой. А четыре антиномии Канта лучше оставить философам. Хотя одна из них весьма любопытна.

Челни:

– Положение: в мире существуют свободные причины. Противоположение: нет никакой свободы, а все есть необходимость. Вы имели в виду это?

– Семен Семенович… Вы угадали. И я могу раскрыть вам тайну. Я сторонник противоположения. Все в жизни порождается необходимостью. Вот почему в основе преступности прежде всего лежат социальные корни.

– Да, – сказал Челни. – Но и наследственные. И религиозные… Я последним несколько интересовался. Не знаю, известно ли вам, что в начале девятнадцатого века в Индии было раскрыто древнее религиозное общество фансегаров, или, как они называли себя, «братьев доброго дела». Братья поклонялись некоему божеству Бохвани, самыми желанными приношениями для которого были человеческие жизни. Формула в основе лежала весьма примитивная: блага на том свете находятся в пропорциональной зависимости от количества жертв, принесенных божеству.

– Занятно, – согласился Каиров.

– В религии многое идет от плутовства, от шулерства. Не случайно отмечал Вольтер, что религия произошла от встречи дурака с обманщиком.

Каиров засмеялся:

– С вами беседовать одно удовольствие.

Голова больше не болела. После таблетки, после выпитого чая была бодрость, которую, казалось бы, способен вернуть лишь крепкий сон.

Уже у дверей Каиров обернулся, внимательно посмотрел на Челни:

– Семен Семенович, только честно, вы не умеете читать чужие мысли на расстоянии?

– Мне бы так хотелось соврать, сказать «да».

– Тогда откуда это? – Каиров показал рукой на стол. – Чай, варенье… Розетки.

– Жена. Все жена… Настояла, чтобы на дежурстве при мне был горячий чай, варенье…

– Это у вас вторая жена?

– Да… – грустно ответил доктор. – Моя первая жена умерла в Одессе. От брюшного тифа. Я девять лет был верен ее памяти…

– Извините меня, Семен Семенович.

– Нет, нет… Минутку. Позвольте, я закончу свою мысль. Так вот. Вскипятив чай, я увидел из этого окна, что ваша машина стоит у подъезда. Я понял, вы здесь. И решил пригласить вас на чай. Однако вы опередили меня, словно прочитали мои мысли.

– Ловко вы это повернули. Вам надо бросить медицину и заняться адвокатской практикой.

– Возможно, вы правы. Возможно, восемнадцатилетним гимназистом я совершил ошибку.

…Каиров вернулся в свой кабинет. Телефон надрывался.

– Слушаю, – сказал Каиров.

– Приезжай, Мирзо Иванович, – сказал уполномоченный ГПУ.

Через минуту машина