Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

Я тоже представилась. Они очень обрадовались, узнав, что я из Стамбула. Мы вместе прошли в кафе. Господин Овиц спросил, что я буду пить, и настоял, что сам пойдет делать заказ. Мы же с его сестрой сели за деревянный стол. Овиц принес два подноса с кофе и кексами и решительно отказался от помощи. Подносы казались такими большими в его руках, что я испугалась, как бы он их не уронил, но он донес.

Было что-то трогательное в уверенной, зрелой учтивости этого маленького человека. Как будто карлик не мог быть джентльменом. Хотя как связаны рост и вежливость?

За кофе я рассказала им, что мое исследование тоже имеет отношение к Румынии и как я обрадовалась, найдя фотографии погибшей на «Струме» Нади. Про «Струму» они, разумеется, знали.

Они тоже поделились, что пишут книгу о своих предках и поэтому приходят сюда уже несколько недель. На мой вопрос, были ли их предки жертвами нацизма, брат ответил:

– Да, можно и так сказать. Но когда говорят «жертва», подразумевают погибших в лагерях. А наши родственники были уникальной семьей, которая вся сумела выжить в Освенциме.

Затем он рассказал мне леденящую кровь историю своей семьи. Когда Румыния была оккупирована, девять братьев и сестер, семеро из которых были карликами, были заключены в Освенцим. Здесь их раздели догола и вместе с другими пленниками отправили в газовые камеры, сказав, что они идут принимать душ. Начали подавать газ.

Но доктор Менгеле, известный как «Ангел смерти», в последнюю минуту остановил казнь и вывел карликов. Поскольку они надышались газом, у них вызвали рвоту и напоили молоком.

Пока Овиц рассказывал эту чудовищную историю, я представила моменты ужаса, пережитые людьми в газовой камере. Страшась смерти, обнаженные люди прижимались к своим родным. Сперва они ожидали душ, затем ужаснулись, почувствовав газ. Потом вошли нацисты и вывели карликов, затем двери снова закрылись, и опять начали подавать газ…

Доктор Менгеле, изучавший наследственные заболевания, использовал их для экспериментов. Он поместил семью отдельно от остальных узников и каждый день брал у них кровь и костный мозг, облучал радиацией, заливал в уши холодную и горячую воду, ослеплял химикатами, вводил женщинам в матку различные жидкости.

Однажды он раздел их догола и демонстрировал коллегам, в другой раз снимал их на камеру, заставляя петь и паясничать, а пленку отправил Гитлеру, чтобы тот посмеялся.

Карлики были спасены, когда Освенцим освободила Красная Армия.

Овиц рассказывал все это обычным тоном, но я содрогалась так, что чувствовала боль по всему телу. Что же это? Если человек настолько страшное создание, что способен на такое, то зачем вообще жить? Мне стало не по себе. Кто знает, какие еще подобные трагедии хранил каждый документ в этом громадном здании.

Когда мы вернулись в зал, Ангелика Трауб сказала, что нашла документы, связанные с «Голубым полком», но они на немецком и русском языках.

– Нет ли фотографий? – спросила я.

Нашлось одно групповое фото, снятое в австрийском лагере. Я попросила сделать копии русских и немецких документов, а также этого снимка. Попрощавшись с Овицами, я вышла из здания архива.

За день было столько переживаний, что с тяжелой головой я направилась сразу в отель. Попросив на ресепшн лупу, я поднялась в номер и принялась рассматривать группу людей из лагеря на Драве. Я всматривалась в лица, долго стараясь увидеть бабушку и ее семью, но никого не нашла в этой толпе несчастных измученных людей.

На следующий день я вернулась в Стамбул. Всю дорогу я разглядывала фотографии Нади и ноты «Серенады», которые не могла разобрать. Я гладила их, словно касаясь кончиками пальцев человеческих душ.

Здесь, с вашего позволения, я нарушу хронологию событий и приведу цитаты из книги, которая попадет мне в руки потом. Хоть они и выбиваются из общей последовательности, но, мне кажется, очень здесь подходят.

В одной из книг Ауэрбаха меня привлекло его эссе о Паскале, которое называлось «Триумф зла». В начале эссе Ауэрбах приводит цитату из «Мыслей» Паскаля, которая произвела на меня большое впечатление и сумела объяснить жестокость государства, с примерами которой я столкнулась в последние дни:

Справедливо подчиняться справедливости, невозможно не подчиняться силе. Справедливость, не поддержанная силой, немощна, сила, не поддержанная справедливостью, тиранична. Бессильная справедливость неизменно будет встречать сопротивление, потому что дурные люди никогда не переведутся на свете, несправедливая сила всегда будет вызывать возмущение. Значит, нужно объединить силу со справедливостью и либо справедливость сделать сильной, либо силу – справедливой.

Справедливость легко оспорить, сила очевидна и неоспорима. Поэтому справедливость так и не стала сильной – сила не признавала ее, утверждая, что справедлива только она, сила, – и тогда люди, увидев, что им не удастся сделать справедливость сильной, порешили считать силу справедливой[117].

В конце своего длинного исследования Ауэрбах так говорит о мыслителях, оправдывавших существование государства и власти:

…но эти теоретики были заинтересованы в государстве ради самого государства. Им либо нравилась его деятельная жизнь, как Макиавелли; или, подобно Гоббсу, они были, по крайней мере, очень заинтересованы в выгоде, которое государство могло предоставить индивиду, будучи устроенным правильным образом. Все это было совершенно не важно для Паскаля. Для него деятельной жизни государства не существовало; а если бы и существовала, он счел бы ее глубоко порочной. Его не интересовала лучшая возможная форма государства, поскольку все его формы казались ему одинаково дурными.

Здесь я завершаю цитату и продолжаю свой рассказ, думая, что лучше и не скажешь. Да! Все государства дурны! Называемое государством образование на самом деле существует для продолжения зла.

Да здравствует Паскаль!

* * *

Прежде чем самолет пошел на посадку, я заглянула в кошелек. Теперь из прозрачного кармашка на меня смотрели четыре женщины.

Майя, Айше, Мари и Надя!

21

Когда самолет шел на посадку в Стамбуле, стюардесса сделала несколько объявлений. Одно из них было обращено к пассажирам, делающим пересадку на внутренние рейсы. Стюардесса сообщила, что если пассажир следует в аэропорт, где есть таможенный контроль, то необходимые процедуры он пройдет там, в ином случае ему требуется пройти паспортный контроль в Стамбуле.

Это объявление меня совершенно не касалось, оно предназначалось больше для туристов, следующих в курортные города.

Но когда самолет снижался, я увидела унылую, гнетущую серость, накрывшую Стамбул, и подумала: «А почему бы и нет?» Все равно меня дома никто не ждал, и у меня не осталось