Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

– От кого ты узнала? – мама понизила голос.

– Брат рассказал.

– Не надо было.

– Почему?

– Что толку кому-то возвращаться к тем ужасным событиям.

– Может быть, бабушка с дедушкой хотели бы, чтобы внуки знали их историю.

– Нет, не хотели бы, – мама говорила не так, как возражают люди в споре. Ее голос звучал смущенно.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы захотели, рассказали бы. Они даже от нас скрывали.

– Даже от вас? То есть вы вообще об этом не говорили?

– Один раз. Покойная мама однажды посадила меня перед собой и все рассказала. Попросила записать имена своих расстрелянных родителей и двух братьев, бросившихся в реку.

Она замолчала, словно ожидая от меня вопроса. Затем продолжила:

– Ее отца, моего дедушку, звали Сейит, бабушку – Айше. Их расстреляли русские. Братьев звали Омер и Курбан, они утонули в Драве. Когда я записала имена, она сказала: «Пусть за них помолятся, а ты подавай милостыню. Они все были очень хорошими людьми». Мама не знала грамоты, поэтому все записала я.

– Они все тюрки и мусульмане, верно?

– Да, – подтвердила мама.

– Но как случилась эта трагедия? Почему турецкое правительство отправило этих людей на смерть?

– Не знаю, дочка. Значит, так было надо.

– Разве бабушку это не возмущало?

– Нет, она была покорна судьбе. Только горько плакала, когда диктовала мне имена, за каждого прочитала молитву.

– А дедушка Али ничего не рассказывал?

– Нет, отец об этом вообще не упоминал. Он вообще был молчалив, только курил все время. Как рассказывала мама, он на войне такого повидал, что даже во сне все время стонал.

– Но ведь это чудесно, как он прыгнул в воду и спас бабушку.

С начала разговора мама впервые улыбнулась:

– Да. Чего только не сделаешь ради любви. Он так любил маму, что даже в последние мгновения жизни хотел смотреть на нее. Он взял маму за руку, трижды повторил ее имя и умер, так и глядя на нее.

– Имя? Он сказал ее настоящее имя?

– Настоящее.

– Так как ее звали?

– Ты не догадываешься?

– Нет.

– Ты ведь знаешь, что имя тебе дала бабушка?

По всему телу прокатилась дрожь.

– Майя! – воскликнула я.

Мама кивнула.

– Она хотела, чтобы ее настоящее имя продолжало жить в тебе.

Майя – это имя всю жизнь замалчивали, скрывали, не произносили. А я с детства думала, почему мне дали такое редкое имя. Оно мне нравилось, было приятным на слух, но почти ни у кого больше не встречалось. И то, что одноклассники называли меня Пчелкой Майей, как в популярном мультике, мне тоже нравилось.

Я подумала о трех женщинах и трех именах.

Майя стала Айше, Мари – Семахат, Надя – Катариной.

Им не позволили даже называться именем, данным при рождении.

Но все равно самой несчастной из них была Надя. Майя и Мари по крайней мере вышли замуж за любивших их мужчин, увидели своих детей и внуков и в итоге нашли способ передать свою историю следующим поколениям.

А самой счастливой была бабушка Майя. Она потеряла семью при страшных обстоятельствах, жила под другим именем, но зато ей не пришлось менять вероисповедание и национальность. Если сравнивать с бабушкой Мари и Надей, ее история была не так ужасна.

А история бедной Нади вместе с ней самой была погребена в темных водах Черного моря. Но я подниму ее с морского дна и расскажу всему миру.

Это мой долг.

Мама немного поплакала и затихла. Мы молча сидели на балконе бок о бок. Напротив дрожали, будто подмигивая, огни греческого острова Кос. Казалось невероятным, что остров, расположенный так близко, может принадлежать другой стране и туда нельзя попасть без паспорта.

В последнее время меня охватили анархистские настроения, и я подумала: «Ох уж эти государства! Источники всяческих бед, разделяющие людей искусственными границами».

Правительства Турции и Греции готовы были вступить в войну не то что за такие острова, а даже за скалы в Эгейском море, однако, если случалось землетрясение, оно сеяло разрушение в обеих странах, не обращая внимания на таможню, границу и паспортный режим.

Мне вспомнились строки из Стефана Цвейга, которые я прочитала много лет назад. Изобретение самолета стало большим событием для поколения Цвейга, люди поверили, что войнам в мире пришел конец. Передвигавшимся в воздухе самолетам не мешали границы, а значит, границы должны были вообще исчезнуть, и в мире воцарился бы мир.

Однако спустя несколько лет это поколение пережило потрясение, когда самолеты разрушили Европу, сбрасывая на нее бомбы. Политика, в отличие от оптимизма интеллектуалов, основывалась на реальности.

Я захотела разрядить тяжелую атмосферу:

– Мама, знаешь историю про оптимиста и пессимиста?

– Нет.

– Пессимист кричит: «Хуже не бывает», а оптимист: «Бывает, еще как бывает». Теперь скажи: ты оптимистка или пессимистка?

– Сумасшедшая! – рассмеялась мама. – У тебя на уме всегда одно хулиганство. Ладно, пошли ложиться, уже сильно похолодало.

22

Хотя Бодрум и курортный город, его военный городок отличался таким же порядком, чистотой и дисциплиной, как в Стамбуле. На обед мы пришли в ресторан на берегу моря: мама, папа, я, Недждет и его жена Ойя. У брата в те выходные было какое-то совещание.

– Вот я и воспользовался случаем, – улыбнулся Недждет, – взял Ойю с собой. Какая тут прекрасная погода.

– Так не всегда бывает, – сказал папа. – Но в этом году зимы почти не было, погода стояла весенняя.

– Да и какая это зима? – присоединилась к беседе Ойя. – Немного дождь покапает, а как вышло солнце – все идут на улицу.

Официанты в белых пиджаках приносили нам изысканные морепродукты. В листьях салата, украшенных майонезом, лежали креветки. Блюдо было таким красивым, что было страшно дотронуться, чтобы не испортить общую композицию.

Мы начали есть, любуясь блеском волн. Передо мной возвышалась Бодрумская крепость во всем своем великолепии. Говорили на обычные для каждой семьи темы: дети, школа, погода и тому подобное. Политики не касались вовсе.

После еды мы выпили кофе с пенкой.

– Майя, пойдем прогуляемся? – предложил брат.

– Давай! – согласилась я, вставая с места.

Наши с братом отношения пережили разные этапы. Когда я только начинала что-то понимать, из-за большой разницы в возрасте Недждет был для меня взрослой фигурой. Он был высоким, серьезным, кем-то вроде отца. Поэтому между нами не сложились нормальные отношения брата и сестры: мы не ссорились, не играли, не смеялись над шутками друг друга, как остальные дети. Он был старшим, который помогал с уроками и держался отстраненно. Я чувствовала, что он меня любит, но