Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

– У меня для вас важная новость, – сказала я. – Меня уволили.

Родители лишились дара речи.

– Как вы догадываетесь, из-за этой клеветы я потеряла работу.

– Не расстраивайся, дочка, – сказал папа. – Ты непременно найдешь новую.

– И не спеши, – добавила мама. – Отдохни здесь, приди в себя. Сама говоришь, Керему хорошо с отцом.

– Я тоже об этом подумала. Буду переводить книгу.

– Замечательно! Это уже серьезное занятие. Давайте выпьем за это!

И мы подняли стаканы ледяной ракы за перевод «Мимесиса».

Я уже говорила, что с родителями мне очень повезло, что не часто встретишь. Когда я сообщила им, что ухожу от Ахмета, они и тогда приняли мое решение очень спокойно и поддержали меня.

Я знала, что им безумно интересно, кто такой профессор Максимилиан Вагнер, из-за которого столько всего произошло, но они из деликатности ничего не спрашивали. В благодарность за их тактичность я сама завела этот разговор: долго рассказывала историю Макса и Нади, как они полюбили друг друга, поженились, как разрушилась их жизнь, рассказала им о «Струме». В конце я открыла им, что профессор умирает от рака поджелудочной железы и приехал сюда в последний раз, чтобы попрощаться с Надей. Мама не смогла сдержать слез.

Когда я закончила, мы долго сидели молча, каждый о чем-то задумался. «Не вспоминают ли мама с папой, что случилось с их собственными семьями?» – подумала я. Страшное проклятие войны спустя шестьдесят лет настигло нас за ужином в Гюмюшлюке.

На следующий день я приступила к переводу «Мимесиса», однако поработать удалось лишь два дня. На третий день мне нужно было срочно вернуться в Стамбул.

* * *

Я уже заканчиваю свой рассказ. Осталось скопировать и вставить несколько кусков, немного подредактировать, и будет готово. К тому же, когда самолет пойдет на посадку, нам скажут выключить компьютеры. Надо успеть закончить раньше.

В самолете царит оживление. Выспавшись и плотно позавтракав, люди активно ходят туда-сюда. У всех блестят глаза, а мои наверняка покраснели. Все в предвкушении, потому что по карте на экране видно, что самолет пересек океан и теперь летит над американским континентом. Уж не знаю, откуда это, но знание, что ты летишь не над водой, а над сушей, приносит облегчение.

Стюардессы раздали нам две анкеты для въезда в США. А ведь я подала все данные и необходимые документы в американское консульство в Стамбуле, чтобы получить визу. Для посещения США виза требовалась и для зеленого паспорта. Теперь же они запрашивали ту же самую информацию еще раз.

Пилот сообщает местное время, и я перевожу часы. В Америке уже третий час пополудни.

Я написала, что через три дня после того, как начала переводить «Мимесис», я вернулась в Стамбул. Сейчас расскажу почему.

* * *

В тот день после обеда я сидела за столом на балконе и переводила, попивая чай. Передо мной была раскрыта книга, я была еще в самом начале. Чтобы ветер не перелистывал страницы, я положила сверху очень красивый зеленый камень с синими крапинами, который нашла на берегу. Я сразу печатала на ноутбуке.

Решив сделать перерыв, я зашла в интернет и стала читать про историю Бодрума. Древний Галикарнас, который когда-то завоевал Александр Македонский, передавший управление городом его бывшей правительнице царице Аде, был знаменит еще и гробницей царя Мавсола, считавшейся одним из семи чудес света. От Мавсола и происходит слово «мавзолей». А в знаменитой Бодрумской крепости находился музей подводной археологии. Когда я выходила на прогулку каждое утро, то с восторгом думала, что ступаю по той же земле, что и Геродот. Он был местным, а я только гостьей. Идя от маминого дома в сторону города, я видела крепость во всем ее великолепии и не могла наглядеться на стены и башни. А еще я не могла поверить, что до сих пор туда не сходила, хотя провела в Бодруме уже столько времени. Даже приезжающие на три дня туристы первым делом посещают эту крепость, выдающуюся в море. А музей подводной археологии внутри нее был знаменит на весь мир.

Я решила на следующий день осмотреть и крепость, и музей. Первым делом я почитала информацию в интернете. Как оказалось, в музее выставлены обломки Улубурунского корабля, древнейшего в мире найденного затонувшего судна, и обнаруженные на нем сокровища. Он потерпел крушение три тысячи триста лет назад у мыса Улубурун, от которого и получил свое название. Корабль пятнадцати метров в длину был построен из кедра в раннем бронзовом веке и происходил из Ликии[120].

Шутка ли, он затонул в XIV веке до нашей эры и ждал своего часа на морском дне, пока его не обнаружили несколько лет назад. В его трюмах нашли стеклянные слитки кобальтово-синего, бирюзового и лавандового цветов, эбеновое дерево, которое любили использовать древнеегипетские мастера, целые и разрезанные слоновые бивни, клыки бегемотов, раковины морских улиток, черепашьи панцири, из которых, как полагают, изготавливали музыкальные инструменты, керамику и металлы, большое количество страусиных яиц. Среди груза были и готовые изделия: кипрские керамические светильники, финикийские украшения, серебряные браслеты на запястья и лодыжки, золотой кубок, агатовые, золотые и керамические бусы, две коробочки для косметических средств в виде уток, которые закрывались створками-«крыльями» на петлях, а также горн из клыка бегемота. Все эти чудеса были выставлены в Бодрумской крепости, и на следующий день я непременно должна была их увидеть.

Той ночью мне приснился корабль в бушующем море, а на его носу – карлик, дующий в горн из клыка бегемота. Игра воспаленного воображения.

Утром я направилась в крепость, прошла по стертым и искривленным за прошедшие тысячелетия громадным камням мостовой и вошла в музей, в котором действительно была создана атмосфера полутемного морского дна. Смуглый молодой человек проводил экскурсию по музею для группы туристов. Я пошла за ними следом. Музей производил потрясающее впечатление: затонувшие тысячелетия назад корабли и их диковинные грузы ломали все представления о пространстве и времени, приводили во все большее изумление.

Именно в тот момент, когда я разглядывала Улубурунский корабль, мне и пришла в голову та мысль. А что сейчас со «Струмой»? Сгнила ли она на дне Черного моря? Раз у меня перед глазами был корабль возрастом три тысячи триста лет, как могло исчезнуть судно, затонувшее пятьдесят девять лет назад? Не привлечь ли внимание к затонувшей «Струме»? Может быть, это станет еще одной новой целью моей жизни?

Эти вопросы я задала в конце экскурсии приятному экскурсоводу, прежде чем мы вышли на