Вечное - Лиза Скоттолайн

Элизабетта схватила тарелку с дымящимися ravioli и поспешила в зал. Она успевала кормить клиентов, наполнять бокалы и убирать со столов, а когда последний посетитель ушел, заперла дверь и отправилась на кухню наводить порядок. Элизабетта быстро и бережно собрала с тарелок объедки. Все это время у нее из головы не выходил Сандро. Она за него боялась. Нацисты были хуже фашистов, особенно когда дело касалось евреев.

Она уже хотела было убрать хлеб, но остановилась. Натерла его на терке, добавила мякоть помидоров, рис и сыр, затем капнула немного оливкового масла на сковороду и начала жарить. В мгновение ока Элизабетта приготовила двенадцать supplì, завернула в вощеную бумагу, убрала в пакет, затем навела чистоту в кухне и ушла. Она торопливо миновала Трастевере, пересекла по мосту Тибр; время было уже позднее, однако работников кафе и ресторанов, пусть и неофициально, пропускали.

Элизабетта добралась до гетто, улицы его были пусты. Она поспешила к дому Сандро, поднялась по лестнице и положила угощение у двери. Записку она не оставила: он и так поймет, что это от нее. Элизабетта надеялась, что вкусная еда хоть немного утешит Сандро. Пусть знает, что его любят, и, даже если сам он не любит ее больше, ей хотелось подарить ему это чувство — больше дать ей было нечего.

Она торопливо отправилась обратно. Сердце ее переполняло счастье, теперь Элизабетта знала: когда даришь любовь, это согревает, неважно, получат ее или нет.

Всего минуту спустя из укромных уголков дома Сандро, подергивая носами, показались голодные крысы. Они набросились на угощение и сожрали все до крошки, включая бумажный пакет.

Глава семьдесят шестая

Марко, 13 сентября 1943

К барной стойке «Джиро-Спорта» подошел немецкий солдат, и Марко напрягся. Один только вид формы вермахта вызывал у него лютую ненависть. На прошлой неделе подписали перемирие, и от вида немцев, заполонивших всю Тиберину, Марко мутило. Всего несколько дней назад он расстреливал врагов с крыши, а теперь ему приходилось принимать у них заказы на кофе.

— Kafe, bitte[116], — попросил солдат, подойдя к стойке.

— Danke[117], — автоматически отозвался Марко.

— Sie sprechen Deutsch?[118]

— Nur ein bisschen, — ответил Марко, имея в виду, что говорит немного.

Он нажал кнопку на сверкающей кофеварке, подогревая воду под давлением. Сегодня в Палаццо Венеция царило смятение: верхушка фашистской партии еще не опомнилась после вторжения нацистов. Марко отправился туда, чтобы разнюхать какие-нибудь полезные партизанам сведения.

— Держите, — сказал Марко на итальянском, передавая посетителю кофе.

Тот взял чашку, но платить и не подумал.

— Должны будете.

Немец рассмеялся и отвернулся от него.

У Марко в груди вспыхнул гнев. Он поймал взгляд отца: тот с мрачным видом вышел из кладовки, где слушал нелегальные передачи по радио, и как раз приближался к стойке.

— Есть новости. — Еле слышно пробормотал отец, подойдя к Марко. — Немцы спасли Муссолини. Его держали в Гран-Сассо.

Марко старался не подать виду, как потрясен, — вдруг кто-то из клиентов заметит.

— Теперь он вводит фашистский режим на севере. Он назвал это «Республикой Сало́» — в честь города Сало́. Это марионеточное правительство, его поддерживают нацисты.

— Он хочет вернуть себе власть?

— Да. — Отец взял тряпку, притворяясь, будто занят делом. — Бадольо при поддержке некоторых офицеров попытается править югом.

Марко был ошеломлен:

— Значит, теперь в Италии будет два правительства — соперники друг другу?

— Да, кроме того, из тюрьмы выпустили фашистов, которые голосовали за то, чтобы Муссолини остался у власти, среди них и Буонакорсо. Отныне тебе опасно быть с партизанами.

Мысли Марко неслись вскачь.

— Зато я смогу выяснить больше прежнего. Буонакорсо мне доверяет.

— Знаю, но мне за тебя тревожно. Я и без тебя справлюсь. Так что выбирай, сын.

— Я — с тобой, — без колебаний ответил Марко.

Отец положил руку ему на плечо, и Марко от этого прикосновения стало тепло. Больше они не произнесли ни слова. Время для разговоров прошло. Наступила пора действовать. Нацисты вторглись в Рим, и у партизан появились новые цели.

Марко был готов. На сей раз правосудие свершится.

Глава семьдесят седьмая

Сандро, сентябрь 1943

В Союзе итальянских еврейских общин Сандро чувствовал себя не в своей тарелке. Во главе отполированного до блеска стола заседаний сидел Данте Альманси, президент Союза. В прошлом, при Муссолини, он занимал пост заместителя начальника полиции. Рядом с ним сидел Уго Фоа, президент еврейской общины Рима, в прошлом — фашистский магистрат.

Напротив них — главный раввин Рима Исраэль Золли, мужчина с опущенными уголками глаз, что прятались за круглыми очками в роговой оправе. Главный раввин Золли попросил отца Сандро присутствовать на заседании в качестве его консультанта.

Сандро приткнулся на резном стуле у стены, вдоль которой стояли книжные шкафы красного дерева, заставленные томами в кожаных переплетах на иврите и итальянском. За остекленными дверцами хранилась старинная серебряная менора — вычурный подсвечник — и множество других бесценных иудейских реликвий. Изысканные парчовые шторы обрамляли высокие окна, открытые нараспашку, — полдень выдался теплым.

— Итак… — вежливо улыбнулся президент Альманси. — Главный раввин Золли, я всегда рад вам, но зачем вы всех нас собрали? К тому же в такой спешке. Мы с президентом Фоа даже несколько встревожились.

— Прошу прощения, но для нашей общины настали тяжелые времена, сейчас не до ерунды. — Раввин Золли подался вперед. — Рим оккупировали нацисты, и евреям грозит страшная опасность. Я тщательно изучил вопрос и пришел вот к чему: необходимо способствовать эвакуации и эмиграции нашего народа. Итальянским евреям нужно рассеяться по миру.

Альманси испуганно отшатнулся.

— Что за крайности! Я не разделяю ваших опасений.

— Как и я, — вставил Фоа, нахмурившись. — О чем вы вообще? Нам нужно бежать? Мы здесь живем! И даже если так, главный раввин, куда нам всем податься? У кого есть средства на путешествие или переезд?

Сандро понимал, что ни Альманси, ни Фоа не согласятся с раввином Золли — тот всегда был для них отщепенцем. Сами они родились в знатных итальянских семьях, а главный раввин Золли переехал в Италию из Восточной Европы и получил гражданство; Альманси и Фоа вели себя сдержанно, а Золли легко поддавался волнению. Даже отец Сандро не был с ним согласен.

— Я все могу объяснить, — встревоженно отозвался раввин Золли. — Я предлагаю закрыть синагогу и представительство, снять деньги с банковского счета общины и пустить их на обеспечение безопасного отъезда наших сородичей. Еще мы можем надавить на Ватикан, чтобы они прятали больше евреев в своих монастырях и обителях. Нужно действовать немедленно.

Альманси недоверчиво приоткрыл рот.

— Закрыть синагогу? А как же служба на Дни трепета[119]?

— Нужно