Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

и тепла было переплетено в этой мирно сидящей женщине, чьи руки ловко раскидывали тесто над огнем. Казалось, будто само время повернуло вспять и он очутился где-то в прошлом - веками назад, мысленно перелетев через года и столетия. Старушка уловила его пристальный взгляд, спросила:

С вами все хорошо? - во всем ее голосе, в интонации чувствовалась неуловимая материнская забота.

Да, я просто присел отдохнуть в тени.

Ваш акцент... вы армянин?

Да, я армянин, но не из здешних мест.

Я сразу догадалась, что вы родом не из Израиля. Поначалу подумала было, будто вы грек, но приглядевшись в глаза, поняла - такие очи бывают лишь у нас.

Запах свежеиспеченной лепешки витал в воздухе, перемешиваясь с другими ароматами восточных улиц, наполненных благовониями душистых цветов и специй. Старушка, поправив на голове платок, протянула тонкий горячий лаваш Владиславу, сказала:

Испробуй мой хлеб, сынок, и да помяни потом в своих молитвах старушку Лилит.

Дрожащей рукой словно дар принял он угощение от неизвестной пожилой женщины, и был этот простой хлеб дороже его сердцу, нежели золото и камни-самоцветы всего мира. Лепешка оказалась пресной, тонкой и необычайно вкусной, такой же хлеб готовила когда-то мать - в дни ушедшего счастливого детства. Тоска по отчему дому вновь сдавила его сердце, но Влад пересилил печаль, просто мысленно приказал самому себе успокоиться, взять себя в руки.

Сгущались сумерки. Здесь, на юге, ночь наступает сразу, как только солнце скроется за прибрежными холмами, осветив кроны кипарисов алым светом. Под ветвями смоковницы сгустилась пелена, откуда-то с запада подул свежий прохладный ветерок. Вдохнув средиземноморский воздух полной грудью, уставший, но счастливый, Владислав попрощался с добродушной Лилит и пошел старыми кварталами к отелю. Базары и лавки только закрывались, зато уличные кафешки и кофейни были полны народу. Отовсюду доносились веселые голоса на различных наречиях, в воздухе витал запах жареной баранины и сладковатый кальянный дым. Где-то вдалеке муэдзин пропел последний азан, призывая правоверных к молитве. Влад не раз видел в стенах Иерусалима, как верующие мусульмане, зачастую из тех, кто не поспел в мечеть, расстилали коврики на пыльных улицах и совершали поясные и земные поклоны.

Немного замерзнув в легкой тунике, Владислав ускорил шаг, повернул налево, выбрался из торговый рядов и очутился в узком пустом проулке: здесь не было ни единого источника света. Боясь заблудиться в непривычных кварталах, он двинулся на ощупь, опираясь рукой о старую глинобитную постройку, до сих пор хранившую дневное тепло и память временных лет. И новь казалось Владу, будто он бредет в ночи Иерусалима не сейчас, а тогда - переступая ногами за Ним, бредя по Его следу, в ушах доносятся крики на арамейском и латинском языках, толпа, управляемая первосвященником Каифой, устремляется в ворота храма, в котором свершается глумливый суд над Учителем, взятый в руки солдат подлым предательством Иуды. Все эти видения как по мановению чьей-то длани пронеслись перед глазами Владислава, и он уже не мог понять, где находится и что происходит. Машинально, невидящим взором, он добрался до отеля, лишь в главном холле придя в себя. Равнодушно ответив на приветствие, Влад устремился в свой номер, ощущая жар во всем теле. Но ему не суждено было отдохнуть: настойчивый стук в дверь вернул его из небытия на землю и он поспешил отворить незнакомцу. Каково же было его удивление, когда на пороге перед ним предстала Ева - одна из актрис группы. Белокурая стройная красавица, одетая лишь в тонкий шелковый халатик, держала в одной руке бутылку вина, в другой - два бокала. Усмехнувшись его неподдельному смущению, женщина уверенной походкой хозяйки прошла в номер без приглашения и уселась в кресло, оголив стройные ноги. Владислав наблюдал за ней, не в силах ничего ответить. Неудержимое желание с каждой секундой захватывало его сознание, кровь ударила в лицо, крайняя плоть встрепенулась, но он не сделал ни единого шага вперед, не предпринял ни одну попытку овладеть красавицей. Обозленная его молчаливой нерешительностью, Ева взяла инициативу в свои руки: она приблизилась к Владу и обвила его шею белыми руками, ее губы коснулись его щеки.

Где же ты был весь день, мой принц? - ворковала она, страстно прижимаясь к нему всем телом.

Я молился в соборе святого Иакова, - прошептал Владислав, недовольный ее появлением в тот момент, когда он желал просто остаться наедине со своими мыслями.

А я тебя ждала, и вот дождалась, - Ева расстегнула верхнюю пуговицу его туники, нежным касанием провела по смуглой шеи. потом вниз по выпирающим ключицам, - ты так красив в этом восточном одеянии, туника смотрится на тебе гармонично. Ты ведь правда армянин?

Да, прошептал он, чувствуя, что весь горит.

Значит, у тебя горячая кровь, не зря ты так нравишься женщинам.

Разве?

О да, любимый! Но нынешняя ночь станет моей.

Ева прижалась к его груди, страстно лаская смуглое небритое лицо. Только не сегодня, не сейчас! В памяти Владислава донеслись недавние предостережения святого отца о грехопадении и искушении; вот змея у его ног, еще немного - и от ее яда не спастись. С силой молитвы и святого своего покровителя Влад оттолкнул Еву от себя, воскликнув:

У, изыди, дьявол!

Ошеломленная его поступком, женщина возмущенно застегнула полы халата, проговорила:

Ты сошел с ума от здешней жары!

Нет, я не могу сейчас, не могу здесь. Это святое место... Я гулял по оливковой роще на холме за стеной, я молился у святых мест. Понимаешь, что у меня здесь, внутри? - он приложил ладони к груди: там билось сердце.

Ты желаешь молиться, да?

Да, всю ночь. Моя душа, все мои помыслы не здесь, а далеко - за пределами отеля.

Так молись, молись, - Ева в злобном порыве толкнула стул и ушла, громко хлопнув дверью.

Владислав глядел ей вслед: счастливый и несчастный одновременно. Да, на сей раз он смог справиться с искушением, но эта победа дорого стоила ему, еще дальше отдалив его от людей.

Глава двадцатая

"Моя дорогая, бесценная матушка, я так скучаю по тебе и жду-не дождусь, когда ты вновь навестишь меня. Желаю также приезда папы, ведь мы столько лет не виделись с ним. Прости, что не писал долгое время, я был занят во многих странах...", - рука Владислава дрогнула, пальцы сами разжались и ручка упала на пол. Он не дописал того, о чем хотел поведать Брониславе, ибо мысли птицами проносились в голове и также быстро испарялись, переплетаясь друг с другом.

Влад снял очки,