Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

Молчи, Бронислава, теперь уж молчи. Это все твое воспитание. Лаской хотела учить сына, а он теперь издевается.

Владиславу стало несносно слышать обвинения в адрес матери, которую он горячо любил и которая являла ему чистый святой образ. Но он также понимал, что грех обвинять и отца, и посему сказал, дабы не обидеть их обоих - самых дорогих сердцу людей:

Папа, не злись на маму. Я видел, мне приснился сон, как дядя Жозеф ушел... ушел навсегда.

Что ты хочешь этим сказать? - Станислав резко почувствовал тревогу, будто холод пробежал по всему телу. Отвернувшись от сына, мужчина глянул на жену, тихо, почти шепотом, проговорил:

Звони племяннице моей матери. Кажется... - он не договорил, боясь молвить что-то не то, махнул рукой, - звони прямо сейчас.

Бронислава, накинув на плечи халат, собралась было спуститься на первый этаж к телефону, но ее опередили: все трое услышали звонок, Янка взяла трубку, наступила тишина. Торопливые шаги раздались по лестнице, Янка вбежала в спальню родителей, по ее щекам текли слезы. Совладав с собою, девушка набрала в легкие воздуха, произнесла:

Мама, папа... дядя Жозеф умер... Сегодняшней ночью.

В молчании - гнетущем, зловещем раздавался скрип голых веток об окна и крышу дома, вой ледяного зимнего ветра. Один лишь Владислав, как-то весь ожившись, подошел к окну и взглянул в ночное небо, в котором тускло белела луна. "Ты отдал мне волю, ты вручил ее лишь мне одному", - про себя говорил он, ожидая немого ответа.

Весь Львов, все католические святые отцы и пасторы хоронили архиепископа и политика Жозефа Теофила Теодоровича. Сам Папа Римский послал делегацию людей, дабы отдать должное памяти великого проповедника.

Затерявшись в толпе граждан из мирян, Владислав отстал от родных, силился продвинуться в первый ряд. У него почти получилось, но диаконы не пустили его, оттолкнули.

Тише, мальчик, сюда нельзя, - сказал один из них.

Пустите меня к архиепископу, он был моим дядей, - не унимался Владислав, порываясь прорваться сквозь цепь священнослужителей.

Да не положено вам, молодой человек, - подошедший один из молодых клириков оттолкнул юношу в толпу мирян.

Началась давка. Он оступился, задел пожилую даму, та стала голосить:

Несносный мальчишка! Не путайся под ногами.

Даме на помощь пришел дородный мужчина с густой черной бородой, большой как медведь. Одной рукой он сгреб испуганного Владислава за ворот пальто и бросил подальше - в конец толпы. Обозленный на невежество люда, несчастный от смерти дяди, Влад сдвинул шляпу на лоб и в бессилии выбрался к столбу, опустив глаза. В душе было также пусто, холодно и печально.

Ночью ему не спалось. Невидящим взором он глядел в потолок, о чем-то думал. Все так быстро случилось - как перевернуть страницу книги. Не успел свыкнуться с одним периодом жизни, как на пороге стоит другой. Ему не известно было, какие перемены ожидали его, всю семью, родных, но внутренним чутьем ведал: жизнь обернется иной стороной, вот только какой?

Под утро ему удалось заснуть. Уставшее тело, тяжелый от различных мыслей мозг просто отключились. Сквозь явь и полузабытье Владислав расслышал знакомый, почти позабытый голос, сквозь туман зовущий его. Юноша открыл глаза и заметил, что находится в соборе - том самом, где его крестили восемь лет назад. Посреди зала стояли два кресла: резные, с дорогой обивкой. Не долго думая, он сел в одно из них и тут же перед ним возник Жозеф Теодорович - таким, каким запомнил его Влад в детском возрасте. Оба сидели молча друг напротив друга, а вокруг более ничего не было.

Ты хотел видеть меня, Владимир, и вот я здесь, - первый заговорил архиепископ, - я так соскучился по тебе.

Дядя, не уходи, не покидай меня, - ринулся со слезами к нему Владислав, прижался лбом к его деснице.

Жозеф провел ладонью по его голове, жалея по-отцовски, ответил:

У меня много работы, я не могу остаться здесь. Но когда я закончу свои дела, то приду за тобой.

Когда?

Не скоро. Помнишь, я тебе книгу дал? Не теряй ее, она твоя сила и твоя ноша. Справишься ли ты?

Владислав поднял на дядю глаза, прошептал:

Справлюсь.

Архиепископ улыбнулся, перекрестил племянника:

Я благословляю тебя, а теперь возвращайся назад, тебя там ждут.

Владислав пробудился. На часах было уже одиннадцать утра. День выдался пасмурным, холодным. В груди под ребрами, там, где билось сердце, лежала давящая пустота. Какое-то непонятное чувство волнения разом охватило его. А через двадцать дней все будут праздновать Рождество.

Глава восьмая

Минул год. Стоял теплый, еще по-летнему солнечный сентябрь. Листья деревьев только тронуло золотистой пыльцой. В безоблачном голубом небе кружилась стая голубей, где-то вдалеке в воздухе прозвенел колокол православного храма.

По длинной узкой аллеи городского парка, радостно задорно переговариваясь, шла пара: юноша и девушка, оба в школьной форме, немного уставшие, но довольные, что еще один учебный день подошел к концу. То были Владислав и Катаржина. Их чувства и симпатия друг к другу с возрастом переросли в нечто иное, более глубокое и серьезное. То была любовь. У пруда они остановились. Девушка достала кулек сухарей, бросила горсть в воду лебедям. Влад с упоением наблюдал за ней, необычайно красивой в лучах солнца. Он приблизился к ней, сжал в объятиях, тихо проговорил:

Когда окончим школу, я попрошу отца и мать прийти к твоим родителям свататься.

А разве мы не можем решить наши судьбы вдвоем?

По нашим обычаям нельзя идти против воли отца и матери. Родительское благословение для нас, армян, очень важно.

Катаржина серьезно посмотрела на него, несколько смущенная. Владислав прижал ее к себе, водя рукой по ее белокурым волосам. Девушка теперь была ниже него, ненамного, но ниже. Она коснулась его лба, провела пальчиками по скулам, еще детско-округлому подбородку с ямочкой. Она любовалась Владом, с восторгом глядела в его красивое смуглое лицо с необычно огромными зеленовато-голубыми глазами под черными дугообразными бровями. Влад слегка дернулся телом, что-то новое, странное почувствовал он, будто жар разлился по жилам. Щеки его покраснели в смущении, он прошептал:

Поцелуй меня, пожалуйста.

Он наклонился. Катаржина, сама смущенная и в то же время гордая собой и им, коснулась его губ, после чего резко отодвинулась, испугавшись.

Почему ты отстранилась от меня? - в недоумении вопросил Владислав.

Не знаю... я смущаюсь, боюсь. До этого никогда не целовалась.

И я тоже, Катаржина. Я тоже. А теперь иди ко мне, - он широко раскрыл руки для объятий