Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

Карл с укором покачал головой:

— Зубоскалы! Ваше счастье, что вы мои друзья. Так разговаривать с королем! Хорошо, что нас никто не слышит.

Друзья с улыбкой переглянулись.

— Итак, сир, мы слушаем.

— Он вне себя от гнева, этот… да что там — рогоносец! Ну да, ведь я сплю с его женой.

— Сам виноват, — вставил Рибейрак. — Можно ли оставлять без присмотра такой кусок пирога?

— Что же он теперь намерен делать? — спросил Этьен.

— О, посол с грустью поведал о том, как повел себя Максимилиан, когда на него обрушился такой ворох новостей. Он стал всем заявлять, что моя свадьба была незаконной, называл меня узурпатором. Он бегал по дворцу, останавливал каждого встречного и пытался уверить его, что законный муж Анны Бретонской — он и никто более, нога в ее постели — вот тому доказательство. Он мотался по коридорам, размахивал руками, врывался в кабинеты, в группы придворных и кричал, что он женат на герцогине Бретани, но король Франции украл у него жену и изнасиловал ее, а потому он вор и заслуживает самого сурового порицания и отмщения.

— Так может вести себя умственно неполноценный или душевно больной человек, — заметил Этьен, припоминая высказывания Сократа и нынешних медиков. — Наши врачи называют таких людей невропатами.

— Он ведет себя как настоящий дурачок, — поддержал Рибейрак. — Не ошибусь, если скажу, что над ним все смеются. Фигляр какой-то, а не германский король. Нет, какого черта, в самом деле, этому рогачу вздумалось настаивать на своих липовых правах, ссылаясь на пресловутую ногу? Ведь герцогиня уже помазана и коронована в Сен-Дени, и законность брака подтвердил сам папа Иннокентий!

— Он всем порядком надоел своим нытьем, — продолжал Карл. — Ему пытались объяснить, что есть свидетели той брачной ночи, и они клянутся, что никакого насилия не было и принцесса Бретонская по доброй воле согласилась стать моей женой.

— И что же в ответ этот одержимый?

— Утверждает, что реннские буржуа были подкуплены моей сестрой, а потому их уверения ровно, ничего не значат. Он — герцог Бретонский, и он готов доказать это свое право с оружием в руках.

— А вот это уже серьезно, — обронил Этьен.

— Фигляр возымел намерение пойти на нас войной? — усмехнулся Рибейрак. — Хочет отобрать у вас супругу, сир? Так мы обломаем ноги этому похотливому самцу; пусть утоляет свою страсть в борделях с немецкими шлюхами. Ишь, подавай ему Бретань! Клянусь прелестями моей Катрин, надо проучить раз и навсегда этого потерпевшего фиаско женолюба, который вместо своего мужского орудия, боясь осечки, решает воспользоваться волосатой ногой, к тому же не своей.

— Все бы ничего, друзья мои, вздумай он двинуться на Францию один, без союзников, — возразил Карл. — Но они нашлись. Этот фигляр, как ты его называешь, Филипп, не ограничился одними воплями. Ему наскучило сотрясать своды дворца своими жалобами и проклятиями, и он разослал повсюду письма, умоляя адресатов обратить внимание на то, каким подлым образом Франция захватила Бретань и какой мощной державой вследствие этого она стала.

— И что же? — полюбопытствовал Этьен. — Кому он отослал свои письма?

— Тем, у кого надеялся найти искреннее сочувствие своему горю и на чью помощь рассчитывал в борьбе против Франции. Надо признаться, в этом он добился успеха. Кое-кому из европейских монархов совсем не понравилось возросшее могущество нашего королевства; это вызывает у них известные опасения. В первую очередь Максимилиана готова поддержать Англия.

— Как! — возмутился Рибейрак. — Да ведь ваша сестра помогла Тюдору взойти на престол! Мы же воевали за это! Сколько наших солдат полегло на Босвортском поле!

— Я никогда не чувствовал симпатии к этому молчаливому северянину с вечно сощуренными глазами, — прибавил Этьен. — Выходит, ему тоже не по нутру, что Франция вынудила его отказаться от вмешательства в дела наших северных провинций? Бретань отныне перестает быть яблоком раздора между обеими монархиями — вот что движет королем Генрихом в его стремлении помочь Максимилиану, а, стало быть, вернуть то, что утрачено.

— Этот Тюдор просто неблагодарная свинья! — ввернул Рибейрак. — Клянусь копытом Люцифера, довелись мне попасть в Лондон, я собственноручно вспорол бы брюхо этому бастарду, которому помог взобраться на трон.

— А пока он начал действовать, — произнес Карл. — Английский флот уже осадил Булонь.

— Однако этому германскому клоуну не откажешь в широте размаха, — подытожил Рибейрак. — Но, быть может, он согласен получить что-то взамен вожделенной Бретани? Что сможет умерить его аппетиты? Как, черт возьми, заткнуть пасть этому недоноску?

— Этого я не знаю. Сестра говорила что-то о возвращении графств, приданого Маргариты.

— Так надо отдать, пусть подавится! А то ведь этак — не останови его, и он с дружками зажмет Францию в тиски. Да, а кто же еще в этом братстве недовольных, готовых объявить Франции войну?

— Они уже объявили ее.

— Неужели? Недурно, клянусь вратами преисподней! Какое же обвинение предъявляют эти сподручники германского Митридата?

— Они возмущены тем, что король Франции похитил замужнюю женщину.

— И только-то? Столь ничтожен повод для объявления войны? — удивился Этьен.

— Они лижут пятки императору, к тому же ищут в этом выгод для себя. Попробовал бы кто-нибудь возмутиться, когда король Иоанн увел супругу у графа де Ла Марша прямо со свадьбы, увез в Англию и сделал английской королевой.

— Итак, с первыми двумя мы разобрались. Кто еще, сир?

— Король Кастилии и Арагона Фердинанд Второй. Кажется, он давно положил глаз на Руссильон, который вознамерился отобрать у меня, хотя он был отдан моему отцу в качестве залога за военную помощь.

— И что же, сумма залога, как я понимаю, не была выплачена, поскольку Руссильон все еще у нас? — поинтересовался Рибейрак.

— Сестра говорила, что именно так.

— Что ж, недурная троица точит на нас зубки, причем с трех сторон: с севера, с востока и с юга. Готовимся к битве, мой король! Много слетит голов.

Так, за разговорами, они проехали Большой и Малый Пре-о-Клер, повернули на улицу Сены, потом, напротив аббатства Сен-Жермен-де-Пре, влево, на улицу Бюси, которая привела их к воротам того же названия. В это время за их спинами раздался удар монастырского колокола, что близ часовни Богородицы.

— Ого! — повернулся в седле Рибейрак, подняв палец. — Уже девять утра, и в желудке у меня, как в котомке странствующего монаха. Сир, давайте поторопимся. Клянусь дымом преисподней, завтрак уже остыл и ваш повар все глаза проглядел, поджидая к трапезе особу монарха.

Тем временем они миновали ворота Бюси и, понудив коней перейти на рысь, направились по улице Сент-Андре.

— Кстати, мне ужасно не нравится борода главного повара, —