Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

– Я допрежь[221] нахожденья Андреева Киев держал! Отец мой ранее такожде тут княжил! – кричал Рюрик.

Борода его была всклокочена и смешно дёргалась в такт движениям головы. Высокий, сухой и плечистый, Рюрик был крупнее своих братьев и говорил первым по праву признанного главы клана смоленских Ростиславичей.

Рюрика неожиданно поддержали бояре Пётр и Нестор Бориславичи, а вслед за ними и многие другие стольнокиевские бояре.

Давид и Мстислав не соглашались с братом. Мстислав Ростиславич, главный герой битвы под Вышгородом, уже заслуживший среди киевлян прозвания «Храбрый», настаивал на ином:

– Пущай Роман в Киеве княжит. Старший он среди нас.

– Роман твой Андрею в подмогу рати слал! – возмущался Рюрик.

– Дак не по своей воле! Вынудили его суздальцы!

Шумели, до хрипоты спорили князья и бояре. Осмомысл поначалу молчал. Исподлобья, мрачно смотрел он в лица братьев, никак не могущих достойно поделить волости, ждал, когда схлынут понемногу страсти и остынут горячие головы. Рядом с ним тихо сидел, низя взор, словно виноват был в чём, Ярослав Луцкий.

Наконец, вдоволь накричавшись, спорщики немного притихли. Улучив мгновение, галицкий князь взял слово.

– Говоришь, по старшинству надо нам киевского князя избрать? – спросил он Мстислава и, получив утвердительный кивок, продолжил: – Старший же среди Мономахова племени – князь Луцкий, Ярослав Изяславич. Али не так?

– Что?! Ярослав Луцкий?! – проревел диким туром Рюрик.

– Да, князь Луцкий! – повысив голос, перебил его Осмомысл. – Отец его, Изяслав Мстиславич, сидел в Киеве ранее твоего, Рюрик, отца. Его право Киевом володеть. Прадед ваш, князь великий Владимир Мономах, когда оставлял Киев старшим сынам своим, так завещал.

– Сам не возмог в Киеве сесть, дак свово приспешника посадить хощешь! – сквозь зубы злобно процедил Давид. – В свою волю хощешь Киев взять!

Он яростно стиснул кулак.

– Ну, раз такая толковня пошла, что ж. – Осмомысл равнодушно передёрнул плечами. – Нынче же ухожу я из Киева и рати свои и волынские увожу. Ждите, когда сызнова Андрей с Ольговичами на вас пойдёт. Нравится коли в городах, заперевшись, сидеть месяцами, сидите. Только досидеться до того можете, что глянете, а в Киеве уже какой Ольгович али Михалка главенствует и вотчины княжеские и боярские своим подручным дарует.

Он резко повернулся, собираясь выйти.

– Постой, брат! – пробасил Мстислав Ростиславич. – Подумать нам надобно.

…Они сидели почти до утра при свете свечей, уставшие, говорили уже тише, уже готовы были идти на взаимные уступки, на примирение. Ростиславичи понимали, что без поддержки Галича и Волыни им не усидеть долго в киевских волостях. Распря же с Андреем зашла далеко, обиды были тяжкие и горькие. В конце концов князья урядились. Ярослав Изяславич Луцкий получал киевский «злат стол», Давид возвращался в Вышгород, Мстиславу же решено было отдать Белгород. Тотчас вместе с боярами составили владетели грамоту к новгородцам. Призывали они их «указать путь» Андрееву сыну Юрию и принять у себя Рюрика Ростиславича.

– Не откажут топерича, опосля пораженья суздальцев, – обещал согласие новгородцев один из Рюриковых бояр.

Дела вроде были улажены, наступил на Киевщине хрупкий мир.

Днём двадцатого декабря они все снова собрались в соборе Софии. Ярослав Изяславич, в кафтане дорогой царьградской парчи, в шапке с драгоценными каменьями, был торжественно посажен на великий стол. Митрополит Михаил по обычаю благословил его. Растерянный, жалкий, беспомощный, князь Луцкий нелепо озирался по сторонам, словно ища поддержки, и только встретившись глазами с Осмомыслом, немного успокоился и принял надменный, гордый вид.

– Хряк надутый! – шепнул кто-то из стоящих на хорах киевских бояр.

– И кого ж вы посадили нам на стол?! – тихо выговаривал на ухо Избигневу Нестор Бориславич. – Поверь мне, и двух лет не просидит сей!

– Тако нать! – хмурясь, одёрнул боярина Ивачич.

«Прав был Пётр, когда баил о Ярославе Галицком! – вспомнил, досадливо прикусив губу, Нестор давнюю толковню с братом. – Свово подручного мыслит в Киеве держать. Вот и посадил. Уж Рюрик-то получше был бы».

Такие же тихие разговоры велись и в кафизме[222], где собрались княгини и боярыни.

Анастасия Ярославна досадовала, слыша, как шепчутся меж собой Рюрикова княгиня Анна Юрьевна и рязанка Федосья Глебовна, супруга Мстислава. Молоденькая Федосья, едва сдерживая смех, прыскала в кулачок, глядя на напыщенного Ярослава Изяславича, а Анна недовольно ворчала:

– Вот, посадили ентого на свою голову. И о чём думали всю нощь! Галицкий князь, конечно! Повсюду ратников своих расставил, прохода несть! В его воле ныне ходим все!

…Но кто бы там что ни говорил, а дело было сделано. Уже следующим утром галицкая рать двинулась в обратный путь. Осмомысл спешил, Рождество и Святки он привык проводить дома, в Галиче. Хоть на несколько дней, но хотелось отвлечься от княжеских забот, побыть в кругу семьи, с малыми детьми, с женой, ощутить себя не князем, а простым христианином, простым смертным, окунуться с головой в светлый праздник с гаданиями, ряжеными, с беззаботным смехом, с огненным колесом-коловоротом.

Усталый после напряжённых трудов, князь удобно устроился на лавке в возке, возле походной печки, накрылся тёплой медвежьей шкурой и провалился в сон.

Глава 74

Старый боярин Лях почил в Бозе как раз перед Рождеством. Схоронили его в ограде одной из деревянных одноглавых православных церквушек, каких в ту пору в польском Люблине было великое множество.

Собрались в отцовом доме все трое братьев – Кормилитичей. Сидели за крытым белой скатертью дубовым столом, поминали покойного родителя, роняли скупые слёзы.

– Прав батюшка был. Всё верно сказывал, – вздыхал Яволод. – Содеяли по совету его, и вот: мы с тобою, Ярополче, топерича в чести у князя Галицкого, ты же, Володислав, волости небедные под Перемышлем получил. Ведал, всё ведал отец наш, знал, как нам поступить. Мыслю, и отныне мы заветам его следовать должны.

Володислав грустно усмехнулся.

– Тебе хорошо, видать, живётся у князя под боком, – промолвил он с издёвкой. – А мне что досталось? Волости, баишь? Да, волости. Да, в лохмотьях не хаживаю. Да токмо невелики те волости. Два села больших, ну, деревенька ещё с мельницей-ветряком, угодье небольшое для ловов – вот тебе и всё богатство. А вы бы поглядели, братья, сколько земли у тех же Гарбузовичей! Али у Избигнева Ивачича! У Молибогичей! Вот они – да, бояре ближние, в мехах все ходят, в парче ромейской. Яко князи, мало чем отличимы. Не мы с тобой! Вспомни, Яволод, как порты у нас с тобою одни на двоих были. Али яко ты, Ярополче, босоногий бегал да силками курей ловил нам на