Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

Кто сейчас смог бы воспрепятствовать процветанию Рибок в мире? Все уже случилось. Рибоки появились в магазинах, и их стали рекламировать. Однажды сын сказал: «Мам, возьми Рибоки», – и принес их ей.

Нет, не Сид, а его младший брат, он же Заморский сын, или Серьезный, которого сейчас стоило бы упомянуть – и вот он упомянут. Он отправился за семь морей, и поэтому обычно о нем не вспоминали. До сих пор. А ведь он играет не последнюю роль в сохранении традиций, и вот он уже упомянут. И будет упомянут еще. У каждой матери есть такой сын, который скажет: «Ма, ты принесла жертву на алтарь семьи». Этот пробирный камень не минует ни одну женщину, какого бы цвета кожи и происхождения она ни была. К пережитому ей сын примешивает вымышленную боль и страдания, а потом призывает надеть Рибоки и приносит их ей.

18

Его смех был неслышен, потому что жизнь была тяжелой? Или он утратил способность смеяться? Или ее никогда и не было?

Вот скажи, что делает героя главным в повествовании? В доме бедняков это будет богатство, в жизни обезображенных – красота, в Индии главный злодей – Пакистан, а Америка – герой. В жизни слепого главный герой – глаз, у хромого – нога, у бездомного – дом, у безработного – работа, у потерявшего сон – сон. А если не знаешь, кого назначить главным, просто посмотри, чего не хватает в чьей-то жизни, – это и будет настоящий главный герой. В жизни этого сына таким был смех.

Он был младшим сыном в семье – много тут и не скажешь, ведь в этой истории речь идет о старших, даже если не идет. Он и сейчас не здесь, но не будем на этом останавливаться, так как тут мерилом истинности является отсутствие: кого нет, тот и главный персонаж. Но раньше он был здесь, как и его дед, муж его бабушки, приросшей к кровати. Потом дед пересек океан сансары, а он – океан земной и стал звать себя австралийцем. Так невидимая нить большой семьи протянулась еще до одного края света.

Насколько Сид был буйным, настолько же серьезным был его брат. Насколько Сид в движении, бесконечной болтовне и шумных затеях, настолько его брат в работе, усердии и покое. Младший сын подавал надежды, а потасовки, устраиваемые Сидом и его компашкой, казались ему пустой тратой времени, проявлением грубой, необузданной культуры среднего класса. Временами он даже находил их непристойными. Поэтому он всегда был занят чем-то своим, говорил, только когда была необходимость, а если был вынужден говорить против своей воли, старался вывести разговор на какую-то актуальную тему и не сказать лишнего. В меру ест, пьет, спит и всегда чем-то занят. Будь то утренний туалет, очередь, поезд, автобус или машина, в руках у него всегда книга, которой он всецело поглощен. Он постоянно расширял свои горизонты, и поэтому, изучая историю, географию, религии, философию, естественные науки, психологию, геологию, экономику, политологию и урбанистику, хорошо знал, сколько всего было разрушено и рушится сейчас, и это неизменно разрушало его душевное равновесие. Но здоровье пока разрушено не было.

Он всегда был в компании главного героя, который своим отсутствием всецело затмил его. Это никогда бы не выяснилось, если бы Серьезный сын не поехал в другой город по делам фирмы. Не зря говорят, непредвиденные события, будь то несчастный случай или счастливый, играют в жизни большое значение. Так бывает с любовью и смертью, а смех то приходит, то уходит.

Не будем пускаться в рассуждения, приходил ли смех в жизнь Серьезного сына, покинул ли ее и когда это случилось. Важно лишь то, что внезапная стычка на берегу океана ясно дала понять, что смех – его главный герой. И с этого момента печаль поглотила его.

После деловой встречи у Серьезного сына появилось свободное время, и, выйдя из отеля, он пришел посидеть на пляже, где почувствовал себя почти счастливым. Почти – потому что для полного счастья в мире всегда чего-то не хватает. Куда ни глянь – повсюду мерзость, оголтелое потребительство, подражание чужой культуре, а никчемные поверхностные люди-пустышки все трепыхаются не тут, не там и не здесь. Он старался как можно дальше держаться от них и заниматься своим делом. Но теперь он встретился с поющим и взмывающим ввысь океаном, чья манера пения и резкие движения восхитили его своей естественностью и непринужденностью. И вот в пляжном кафе с крышей из кокосовых листьев он сначала заказал пиво, а потом устроился за столиком у самого берега, раскрыл книгу и развернулся лицом к океану. Когда его достигал назойливый шум аляповатой толпы гуляющих, он двигал столик и стул все ближе к океану и сидел почти счастливый. Даже задремал.

Издалека это было похоже на идиллическую картину: огромное небо, огромный океан и зажатый между ними кусочек сцены – на стуле сидит юноша, на столе пиво, а на коленях книга. Волна подкатывается то совсем близко к сцене, то отступает, то снова возвращается, как будто хочет унести с собой всех участников постановки. А сцена сама завороженно тянется за волной.

Но издалека никто не смотрел. А смотрели вблизи. Один пухлый смеющийся мальчишка.

Серьезный сын терпеть не мог детей. А также их родителей, которые заваливают мир сообщениями и видео, свидетельствующими о восхитительных деяниях своих отпрысков. Но если он и не любил кого-то больше, чем крохотных глупых срыгивающих молоко младенцев с бессмысленно блуждающими глазами и болтающейся головой, то упитанных румяных детей, которые ходят вразвалку, болтают и поют когда им вздумается, пускают слюни и смеются взахлеб. Именно такой увидел его сейчас.

Мальчишка бродил от одного столика к другому, как маленький бычок, отпущенный с привязи – то уронит чей-то стакан, то попытается перевернуть стул. А если не обращают внимание, то бычок внезапно выскакивает и отвешивает пощечину.

И вот сидит какой-то человек, совершенно не замечающий присутствия ребенка – может ли маленький испорченный падишах стерпеть это? Вызов принят, и цель ясна. Шлепая ногами, как Дональд Дак, он подошел к Серьезному сыну, дремавшему у океана. Океан ворочался у ножек стола и стула, и этот шум излучал абсолютный покой. Но тут упитанный бычок поднял руку и припечатал Серьезного сына своей детской ладошкой. Тот вздрогнул. Но продолжал прикладывать все усилия, чтобы продлить блаженный миг одиночества. Малец не унимался: опять шлепок, а за ним требовательное «смейся!». На этот раз Серьезный