Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

мне этот наш сегодняшний разговор на самом деле не менее важен, чем вам. Ведь я, если говорить честно, не был до конца уверен, правильно ли поступил тогда или нет. Теперь вы доказали мне, что я не ошибался. Спасибо за ваши слова…

– Вообще-то я не собиралась ничего этого говорить, – завуч по-прежнему виновато глядела в сторону чего Яшка от неё совсем уже не ожидал, – но что-то нахлынуло, знаете ли, и я, сама того не ожидая, решила ещё раз встретиться с вами… Хотя, если честно сказать, у меня до сих пор двоякое отношение ко всему этому. С одной стороны, я поняла сердцем и приняла ваш поступок, а с другой стороны, даже неизвестно, почему он вызвал во мне такую горечь и обиду, ведь получается, что я всё время заблуждалась, ограничив себя со всех сторон рамками казённых инструкций и правил, даже не вникнув в то, какие они… бездушные, что ли… И прожила в этом неведении всю жизнь. За это вам спасибо.

Она неловко встала со стула и направилась к двери. Но, уже распахнув дверь, обернулась и проговорила:

– Наверное, вы, Яков, сумели бы стать настоящим учителем… – а потом прибавила совсем уже непонятную фразу: – Жаль, что сами этого не захотите…

Некоторое время Яшка ещё пытался обдумывать её слова, но в голову никаких мыслей больше не приходило. Он собрал непроверенные тетради, сложил их стопкой и машинально подумал о том, что лучше всего, наверное, завтра прийти на работу пораньше и вместо того, чтобы перед уроками сидеть в кабинете старшего мастера, курить и рассказывать очередной анекдот под довольное ржание собравшихся, быстро просмотреть тетради и к началу занятий закончить их проверять.

Единственная мысль не давала ему покоя всю дорогу до дома: почему завуч решила, что он не захочет оставаться учителем? Ведь он как раз об этом даже не задумывался.

Пока что жизнь шла своим чередом, и ничего менять не стоило. Правда, когда он представлял, что и через десять лет, и через двадцать, и – сколько ещё ему осталось? – нужно будет по-прежнему приходить в училище, проверять тетради и спорить о чём-то на педсоветах, то становилось не по себе. Видно, Тамара Степановна всё-таки сумела каким-то образом заглянуть ему в душу и разглядеть что-то такое, чего он пока и сам не знал о себе.

Ну, и пусть – время всё расставит по своим местам. Хоть эта банальная мысль и утешала отчасти, но оставалась какая-то неясная надежда на то, что жизнь его всё-таки в корне изменится – не будет такой бесцветной, будничной и банальной, как сейчас. А без этой надежды хоть в петлю лезь. Сегодняшняя жизнь напоминала ему туго затянутый на шее галстук или даже петлю – вроде бы всё чинно и благородно, а дышать тяжело, и голову трудно поворачивать, чтобы оглядеться по сторонам…

Как ни странно, но спустя некоторое время после педсовета у Яшки прибавилось друзей среди работников училища. Если раньше многие посматривали на него как на чужака, для которого работа учителем не более, чем короткий промежуточный этап к какой-то более подходящей работе, то теперь уже смотрели на него с нескрываемым уважением. Яшка этого совершенно не понимал, считая, что поступил, как должен поступать любой нормальный человек, которому не безразличны чужие судьбы. Особенно судьбы подопечных, только вступающих в большую жизнь. Как этого не понимают окружающие?

Даже Михаил, откровенно трубивший всем, что Яшкин поступок глуп и недальновиден, со временем изменил своё мнение. Может быть, он не мог объяснить своё переменившееся мнение такими гладкими и красивыми словами, как завуч, тем не менее был теперь полностью на стороне своего классного руководителя.

Он частенько заглядывал в кабинет математики не только по долгу службы, а просто поболтать с Яшкой, и однажды явился с информацией, ещё никому из коллег не известной. Сам же он её вытащил из каких-то своих источников в Управлении профтехобразования.

– Узнал, понимаешь ли, одну скандальную вещь, – сказал он, закуривая сигарету и не обращая внимания на то, что в учебных аудиториях курить строго-настрого запрещено. – Наш-то Ринат отбыл к себе на родину не просто так. Все считают, что его допекли жена и тёща, а тут дело намного сложнее. Он, оказывается, стал теперь исламистом и правоверным мусульманином, по пять раз на дню молится и ходит в мечеть, повязал себе на лоб зелёную бандану и поливает русских на чём свет стоит. Видите ли, мы захватчики и гонители ислама, ну и всё, что за этим следует…

– Откуда ты это узнал? – удивился Яшка. – Он же был таким спокойным и мирным парнем, ни с кем никогда не конфликтовал, а к исламу относился предельно равнодушно…

– Откуда ты знаешь, что у него на душе? – усмехнулся Михаил. – Он с тобой чем-то делился? Ни одному слову мусульман нельзя доверять – это я тебе авторитетно заявляю! Просто у парня в голове какой-то тумблер щёлкнул, когда он приехал к себе домой… Ты же знаешь, что все республики бывшего Союза сейчас бурлят и хотят независимости. А чем татары хуже остальных? Вот и у них появились свои вожаки, которых подпитывают деньгами закордонные исламисты. Это тоже ни для кого не секрет. А Ринат, видимо, оказался очень удобным и послушным исполнителем чужих идей. Он же, по сути дела, совсем ещё пацан, и с чистым сердцем воспринимает всё, что ему говорят. А если ещё ласково и с уважением, не так, как здесь с ним обращались… Я на таких ребятишек в Сирии вволю насмотрелся. Глаза круглые, на устах только цитаты из Корана, а копни глубже – пустота и страх.

– Думаешь, он уже никогда сюда не вернётся?

– Конечно, нет! – лицо Мишки стало серьёзным и даже грустным. – Скорее, подастся на какой-нибудь хадж в Мекку, если средства позволят. Среди них это самое желанное занятие. А свою оставленную здесь супругу он наверняка даже не вспоминает. Ему там своих невест кучу на выбор подгонят. Если средства позволят, может, аж четырёх жён себе взять…

– Не думаю, – насупился Яшка и помотал головой. – Ринат – совсем не такой!

– А какой? – Мишка докурил сигарету и, аккуратно затушив окурок, выбросил его в распахнутое окно. – Ты их совсем не знаешь!.. Вот я теперь и про тебя подумал: ваши евреи тоже бунтуют и просятся, чтобы им разрешили свободный выезд в Израиль. И их потихоньку начинают выпускать. Может, и у тебя в голове появились такие планы? Можешь мне откровенно признаться, не заложу… Хотя это уже никого совершенно не интересует.