Памятник крестоносцу - Арчибальд Джозеф Кронин

не было и времени над этим раздумывать, так как Честер снова заговорил о себе – на этот раз его болтовня была, пожалуй, и не ложью, а скорее самообманом наглеца: закрывая глаза на то, что он всего лишь мелкий коммивояжер, работающий на комиссионных, забывая о неоплаченных долгах, о выклянченных ссудах, о рюмках вина, выпрошенных у друзей, о ночевках в дешевых гостиницах, о том, что его уже десятки раз выгоняли с работы, Честер придавал своим рассказам такую убедительность, что собеседник почти начинал верить его праву носить галстук старинного колледжа для избранных как символ величайшего преуспеяния в жизни. Если не считать нескольких поверхностных вопросов, Честер явно не интересовался делами Стефена. Право же, в этом легкомысленном шарлатане, никогда ни на секунду не впадавшем в уныние и не опускавшемся до горьких глубин истины, было что-то чуть ли не героическое, вызывавшее восхищение. Но вот он взглянул на часы над стойкой бара и неожиданно оборвал свои разглагольствования.

– Боже! – воскликнул он. – Уже половина седьмого! Через семь минут уходит мой поезд в Фолкстон. Надо бежать. До свидания, старина. Очень рад был повидать тебя. Спасибо за угощение. – И, еще больше сдвинув котелок на ухо, он пожал Стефену руку, кивнул барменше и, покачивая черным чемоданчиком с образцами, вразвалку направился к двери.

Стефен машинально расплатился и в наступившей темноте вышел на набережную. Эта случайная встреча воскресила в его памяти первые годы жизни во Франции и, несмотря на свою мимолетность, заставив его лишь острее почувствовать все преимущества своей нынешней жизни, показала, какими людьми он был окружен тогда. После дешевого фанфаронства Честера так приятно было вспомнить о веселом скромном уюте теплой кухоньки в доме № 49. Он перестал колебаться и с внезапной решимостью поднялся на крыльцо.

На кухне он обнаружил Эрни, сидевшего у стола, и Дженни, которая хлопотала у плиты.

– Слава богу! – радостно приветствовала она Стефена. – Я все не снимаю с плиты ваш ужин и боюсь, что он перестоится. Мы уже добрых полчаса как поужинали.

Эта радушная встреча, яркий огонь, пылавший в непритязательной комнатке, показались Стефену сущим благословением. Он сел рядом с Эрни, старательно изучавшим еженедельный журнал под названием «Блестки юмора».

Приоткрыв ногой дверцу духовки, Дженни взяла посудное полотенце, вынула глубокую сковородку, на которой подогревался картофельный пирог с мясом, и поставила на стол, лишь до половины застланный скатертью.

– Осторожнее, он горячий. Отодвинься-ка, Эрни, вместе со своей премудростью.

Стефен сел и принялся за еду – пирог был свежий и ароматный, с толстой рыжеватой корочкой из зажаренного картофеля, – а Дженни, усевшись напротив, не могла нарадоваться его аппетиту.

– Вы работали?

– Пытался… потом бродил по гавани.

– И это идет вам на пользу. Вы здесь очень поздоровели.

– Я стал совсем другим человеком, Дженни. И все благодаря вам.

– Прямо уж! Попробуйте этот маринованный лук. Флорри наконец получила разрешение. Этот тупица-советник все-таки сдался.

– Рад слышать.

– Она вернулась в четыре. И отпустила меня из лавки на весь вечер. Потому-то я и смогла подняться наверх и испечь вам пирог. Нравится?

Вместо ответа он протянул тарелку, чтобы она положила еще кусок.

– Я помогу вам потом вымыть посуду.

– А там и мыть-то нечего. Одна ваша тарелка. Минутное дело.

Пока Дженни убирала со стола, Стефен прошел к себе, умылся и вернулся на кухню. Дженни только что кончила вытирать посуду – от рук ее еще шел пар – и вешала выжатое полотенце на край плиты. Взгляд ее упал на хихикавшего Эрни.

– У тебя ум за разум зайдет, Эрни, если ты будешь так много читать. А что сегодня пишут про Растяпу Вилли?

– Просто живот можно надорвать от смеха. Я читаю нарочно медленно, чтобы наподольше хватило.

– А мне казалось, что ты хотел пойти в кинематограф.

– Я? И не думал. На этой неделе нет ковбойских фильмов.

Наступила пауза. Стефена, сидевшего, засунув руки в карманы, на краю кухонного стола, вдруг осенило:

– А вы бы не хотели пойти в кино, Дженни?

Она улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

– Ну пойдемте!

– Я, право, не очень-то люблю кинематограф. Да еще в такой чудесный вечер. – Она глянула в окно. – Посмотрите, какая красота. Небо такое ясное, и тепло.

Проследив за ее взглядом, он увидел круглую серебряную луну, встававшую над гаванью. Настроение Дженни передалось ему, и он сказал:

– В таком случае давайте пройдемся.

Она просияла: видно было, что предложение пришлось ей по душе.

– Вот это неплохо – прогуляться после целого дня взаперти. Я мигом – только пальто накину.

Он прождал ее не больше минуты. Затем, попросив Эрни, который едва ли услышал хоть слово из того, что она сказала, присмотреть за печкой и передать тетушке Флорри, что они вернутся через полчасика, Дженни в сопровождении Стефена спустилась по лестнице, и они пошли по набережной к бульвару. Ночь была великолепная – теплая и ясная; луна ярко сияла среди мерцающих звезд, и Млечный Путь переливался серебром. Когда они проходили мимо «Дельфина», Стефен вопросительно взглянул на Дженни:

– Не хотите перекусить?

Она снова отрицательно покачала головой:

– Нипочем не могла бы сейчас ни пить, ни есть. Слишком уж хорошо на дворе. Такая луна… и звезды.

И в самом деле, когда они подошли к бульвару, цепочка фонарей казалась лишь бледным подобием алмазной россыпи звезд. На скамейках, держась за руки, неподвижно сидели парочки, будто ослепленные и зачарованные этим волшебным светом. Море переливалось мириадами блесток – словно огромная змея свивала и развивала свои кольца. Стефену казалось, что они слишком быстро дошли до конца эспланады, а ему так не хотелось обрывать эти чудесные мгновения, и он нерешительно предложил:

– Сейчас совсем светло, может быть, прогуляемся по пляжу?

Дженни не возражала, и, когда они спустились на песчаный пляж, ставший еще шире из-за отлива, Стефен заметил, как бы думая вслух:

– А знаете, Дженни, ведь мы с вами впервые гуляем вдвоем.

– Чудно́! – Она несколько смущенно рассмеялась. – Да что поделаешь. Так уж получалось.

– И все же у меня такое ощущение, будто я знаю вас всю жизнь.

Наконец он произнес эти слова – признался, что ему хорошо с ней! Она ничего на это не сказала. И они молча долго шли по гладкому, твердому песку, в котором, словно упавшие звезды, поблескивали наполовину зарытые в песок белые раковины. Позади них город отступал все дальше, окутанный призрачным светом; они были совсем одни на пустынном берегу.

Но вот Стефен почувствовал, что надо поворачивать назад: слишком далеко они ушли. А так не хотелось возвращаться! И он предложил:

– Давайте посидим немного и