Плач умирающих звёзд - Стейс Крамер

его до сих пор только затем, чтобы ярость ее хоть чуточку убавилась. Эта была ее старая, довольно полезная привычка – приступать к тяжелым объяснениям с холодной головой. Иначе тем, с кем ей предстояло говорить, было бы несдобровать, зная ее склочный нрав.

– Элеттра. – Эл передернулась, услышав свое полное имя, произнесенное с такой суровой интонацией. Давно Диана не обращалась к ней так. Это начало конца… – Ты стала мне очень близким человеком. Наши отношения прошли через горнило вражды, и теперь я вижу в тебе не противника, а отражение моей души. Ты понимаешь, что я к тебе чувствую? Ты веришь мне?

– Верю, – вся в тревоге ответила Элеттра. – И я чувствую то же самое.

– Значит, ты можешь представить, что я испытала, когда меня неожиданно вызвали на допрос, заставили показать то видео с Никки, и сказали, что Элеттра Кинг дала очень важные показания, которые могут изменить весь ход истории. – Диана уже с открытой ненавистью смотрела на Элеттру. – Почему ты так долго никому не говорила про этот звонок?

– Я вспомнила о нем, только посмотрев видео. Сопоставила факты… Мои показания без твоего видео не имели бы смысла.

Теперь и Элеттре стало жарко. Только если Диана вся горела из-за гнева, то Кинг была опалена страхом, громадным страхом разоблачения, страхом увидеть в глазах Дианы разочарование и боль. При этом чем серьезнее становилась их беседа, тем мрачнее и холоднее становилось вокруг.

– Знаешь, что меня больше всего настораживает? То, что ты сделала это за моей спиной. Может, я еще чего-то не знаю?

– …Я должна была тебе первой рассказать, но почему-то не решилась.

– Почему-то! – грубо передразнила Диана. – О чем же они говорили?

– Я особо не вникаю в чужие разговоры, – пугливо пролепетала Кинг.

– Она потом пошла к брату?

«О господи! Что же будет!?! Что сейчас будет?..» Эл схватилась за поручень. То ли качка сильная была, то ли волнение Эл было настолько сильным, что она уже не могла устоять на ногах.

– …Не могу об этом знать. Мы разминулись. – Элеттра продолжала прикрывать Рэми, но вовсе не ради нее, а ради того, чтобы не потерять Диану.

– Элай и Рэмисента виделись в тот вечер? Да или нет? – напирала Диана. Взгляд ее был точно скальпель, холодный и острый, проникающий сквозь маски и фальшь.

– Я же ответила уже… Ты что, пытать меня вздумала? Меня даже в полиции так не допрашивали!

– Я даю тебе последний шанс. Последний шанс сказать мне правду. Мы можем мирно разойтись или же… я на тебе живого места не оставлю!

– Ты готова растерзать меня ради Никки? – странно улыбаясь, спросила Элеттра. – Ради подруги и не на такое можно пойти, так ведь? – И в следующую секунду она отважно посмотрела Диане в глаза с мыслью: «Будь что будет» и без тени колебания сказала: – Теперь ты можешь представить себе, каково мне? Как я мучилась, притворяясь равнодушной, когда сердце рвалось на части от желания рассказать тебе все?

Догадки, витавшие в воздухе тревожным призраком, обрели плоть и кровь, превратившись как будто в нечто осязаемое, и породили ледяной ужас, сковавший сердце Дианы. Тяжелое предчувствие подтвердилось с жестокой ясностью, и надежды, тлевшие слабым огоньком, обратились в пепел.

– Она убила?.. Нет… За что? Как?! – Диана теперь выглядела такой ошарашенной, как будто то убийство повторилось прямо сейчас, у нее на глазах. И сразу вспомнились слова Никки о том, что Рэми нельзя доверять. А вслед за этим возникло какое-то безумное сопротивление в уме: как это могла сделать та, на кого и подумать было невозможно?! Диана могла саму себя записать в убийцы, но Рэми… Нет, вздор все это.

– Они очень сильно поругались из-за Никки, – объяснила Элеттра. – Это был аффект! Рэми не понимала, что творит. Она потом хотела сознаться, но…

– Но что? – резко спросила Диана. Тут-то все ее мимолетное сопротивление и схлынуло. Она вернула контроль над собой и стала мыслить трезво. Ореол непогрешимости Рэмисенты Арлиц померк, и Диана впервые смогла увидеть ту во всей ее уродливой, подлой, яростной красе. – Когда подозрения пали на Никки, она решила, что это отличный способ, дабы устроить месть? За тебя хотела отомстить, да и за себя тоже, за чувства свои оскорбленные. Родной человек встал на сторону врага. Кого бы это не ранило? Уж если она себя не жалеет – все тело шрамами «разукрасила», – то с другими точно церемониться не станет.

– Да! – крикнула Элеттра со слезами на глазах. – Все так, как ты говоришь. Я не поддерживала ее в этом, но мне пришлось идти с ней до конца. Потому что я – ее подруга! Это мой долг! Ты бы поступила так же.

– Нет, не смей приравнивать меня к себе! Есть все-таки какая-то грань. А если бы она совсем рехнулась и стала бы всех подряд убивать, ты бы и тогда защищала ее, прикрываясь дружбой и долгом?! Она убила одного человека и губит сейчас другого, что сидит за нее в тюрьме, а ты… ты – соучастница во всех этих преступлениях! Вы два чудовища! Вытри слезы свои лживые. Смотреть противно!

– Мне жаль Никки, – прорыдала Эл. – Мне очень жаль ее. Она безвинно пострадала. Может, тебя это и не утешит, но Рэми страдает еще сильнее. С каждым днем она все ближе и ближе подбирается к краю безумия из-за вины, раскаяния… страха. Рэми все осознала. Она тоже в тюрьме. Стены ее тюрьмы выстроены из страха перед будущим, а решеткой служит чувство вины за прошлое. Да и мне нелегко, Диана! Какие муки я пережила, видя, как погибает моя подруга! Если ты думаешь, что я хоть раз испытала наслаждение от твоего неведения, то это не так. Тяжесть тайны не в том, что ее нужно скрывать, а в том, что ее нужно скрывать от того… кого любишь. – Эл смотрела с мучительной, униженной мольбой в глаза Дианы, ожидая, что последнее ее искреннее признание немного смягчит обстановку. – Теперь, когда все открылось, я надеюсь, что ты сможешь понять меня, простить мои слабости и мои ошибки. Пойми, что за каждой ложью стояла лишь одна цель – защитить то, что было для меня самым дорогим.

– Когда мы вернемся в Глэнстоун, я первым же делом пойду в полицию. Вместе с тобой. С этого момента ты прекращаешь выгораживать Арлиц, – повелительно произнесла Диана.

– Нет, Диана! Рэми должна сама во всем признаться, она уже близка к этому!

– Да что ты говоришь? Хочешь, чтобы я сидела, сложа ручки, и ждала, когда же это рыжее чудовище соизволит очистить свою совесть?