Вешние воды - Эрнест Миллер Хемингуэй

Потом это убийство преследовало Фреда. Так мило и правдиво. Вот о чем думают солдаты, говорил Андерсон. Черта с два. Этот Фред вроде как два года был на передовой в пехотном полку.

На дороге показалась пара индейцев, ворчавших себе под нос и друг на друга. Йоги их позвал. Индейцы подошли.

– Большой белый вождь достал табачная жвачка? – спросил первый индеец.

– Белый вождь принес выпивка? – спросил второй индеец.

Йоги протянул им пачку сигарет и карманную фляжку.

– Белый вождь большая куча снадобья, – усмехнулись индейцы.

– Слушайте, – сказал Йоги Джонсон. – Я собираюсь обратиться к вам с соображениями о войне. Это то, что глубоко меня волнует.

Индейцы уселись на бревна. Один индеец указал на небо.

– Там наверху Гитчи Манито могучий, – сказал он.

Другой индеец подмигнул Йоги.

– Белый вождь не верит всякая чертовщина он слышит, – усмехнулся он.

– Слушайте, – сказал Йоги Джонсон.

И он рассказал им о войне.

Война для Йоги была не такой, говорил он индейцам. Для него война была как футбол. Американский футбол. В который играют в училищах. В Карлайлской индейской школе [36]. Оба индейца кивнули. Они были в Карлайле.

Йоги играл в футбол за центрового, и война во многом была похожа на это занятие, крайне неприятное. Когда ты играешь в футбол и у тебя мяч, ты валяешься на земле, раскинув ноги, а мяч держишь перед тобой; ты должен услышать сигнал, расшифровать его и сделать нужную передачу. Об этом все время нужно думать. Пока мяч у тебя в руках, центровой противника стоит перед тобой, а когда ты сделал передачу, он вскидывает руку и бьет тебя по лицу, а другой рукой хватает за подбородок или под мышкой, и пытается вытащить тебя вперед или отпихнуть, чтобы открыть себе путь и переломить ход игры. Ты должен бросаться вперед с такой силой, чтобы выбить его из игры и упасть вместе с ним на землю. Все преимущества на его стороне. Что и говорить, веселого мало. Когда у тебя мяч, у него все преимущества. Одно только хорошо – когда мяч у него, ты можешь вломить ему. В этом плане вы становитесь равны, и это уже почти терпимо. Футбол, как и война, вещь неприятная; она бодрит и будоражит только после того, как ты хорошенько заматерел, а главная трудность в том, чтобы помнить сигналы. Йоги имел в виду войну, не армию. Боевые действия. Армия – это что-то другое. Ты можешь взять и оседлать ее или можешь раззадорить тигра и получить по полной. Армия – это ерунда, но война – другое дело.

Йоги не преследовали призраки тех, кого он убил. Он знал, что убил пятерых. Если не больше. Он не верил, что убитые могут преследовать тебя. Только не после двух лет на передовой. Большинство людей, которых он знал, зверели как черти после первого убийства. Приходилось сдерживать их, чтобы не слишком усердствовали. Трудно было доставлять пленных, когда кто-то хотел опознать их. Ты посылал в тыл человека с двумя пленными, ну или двух человек с четырьмя пленными. И что в итоге? Твои люди возвращались и говорили, что пленных скосил заградительный огонь. А на самом деле они тыкали пленных штыком в мягкое место, а когда те подскакивали, они говорили: «Так ты бежать надумал, сукин сын!» и спускали курок им в затылок. Они хотели быть уверены, что убили кого-то. И не хотели возвращаться через чертов заградительный огонь. Нетушки. Они научились этому у австралийцев. Если подумать, кто все эти фрицы? Кучка паршивых гуннов. «Гунны» – это и звучит-то сейчас смешно. Вот оно, это самое «мило и правдиво». Только не для тех, кто пробыл там два года. Под конец они размякали. Сожалели о содеянном и начинали вершить добрые дела, чтобы их самих не убили. Но это уже четвертая фаза солдатства – смягчение.

С хорошим солдатом на войне так: сперва ты храбр, потому что не думаешь, что тебе может что-то грозить, ты ведь такой особенный и ни в коем случае не можешь умереть. Затем ты понимаешь, что это не так. Тогда тебе становится по-настоящему страшно, но, если ты хороший солдат, ты функционируешь как раньше. Затем, когда тебя ранили, но не убили, и приходят новички, проходящие через те же стадии, ты матереешь и становишься хорошим матерым солдатом. Затем случается второй надлом, гораздо хуже первого, и ты начинаешь вершить добрые дела, видя себя этаким сэром Филипом Сидни [37], копящим сокровища на небесах. При этом ты, разумеется, все делаешь так же, как и раньше. Словно все это футбольная игра.

Только ни у кого нигде не чесалось, чтобы написать об этом, по крайней мере из тех, кто знали об этом не понаслышке. Литература слишком сильное средство для человеческих умов. Поэтому эта американская писательница, Уилла Кэсер [38], написавшая книжку о войне, списала последнюю часть с «Рождения нации [39]», и ветераны со всей Америки писали ей, как им это понравилось.

Один из индейцев заснул. Он жевал табак и поджал губы во сне. Он привалился к плечу другого индейца. Не спавший индеец указал на другого индейца, спавшего, и покачал головой.

– Ну, как вам моя речь? – спросил Йоги не спавшего индейца.

– Белый вождь знать куча очень умный идей, – сказал индеец. – Белый вождь ученый как черт.

– Спасибо, – сказал Йоги.

Ему стало приятно. Здесь, рядом с простыми аборигенами, единственными настоящими американцами, он нашел настоящее понимание. Индеец смотрел на него, аккуратно поддерживая спящего, чтобы его голова не откинулась назад, на припорошенные снегом бревна.

– Белый вождь был на войне? – спросил индеец.

– Я высадился во Франции в мае 1917-го, – начал Йоги.

– Я думал, может, белый вождь был на войне, по тому, как он говорил, – сказал индеец. – Этот вот, – он приподнял голову спавшего товарища, и последние закатные лучи осветили лицо спящего индейца, – он получил К. В. Я получил З. Б. С. и В. К. с планкой [40]. Я был майор в четвертый полк М. П [41].

– Я рад, что встретил вас, – сказал Йоги.

Он испытал странное уничижение. Смеркалось. Над озером Мичиган, где закат и вода сходились, протянулась слитная полоса. Йоги смотрел, как узкая закатная полоса наливается темно-красным, истончается и блекнет. Солнце зашло за озеро. Йоги встал с бревен. Индеец тоже встал. Он разбудил товарища, и индеец, который спал, встал и посмотрел