Адвент - Ксения Сергеевна Букша

Аня подтянулась и влезла в окно

она ни о чём не думала

спрыгнула с подоконника

подошла к постели

и улеглась в неё, рядом с женщиной, под одеяло

обняла её и зарыдала беззвучно

слёзы катились, комната вертелась перед Аней

женщина была тёплая толстая

она начала охать, попыталась перевернуться

Лиза, ты, чи шо, – вскрикнула она, пошевелилась

потом закричала сильнее

Аня понимала, что надо уходить

но не могла

она не могла заставить себя встать

и всё прижималась к старухе,

всё сильнее прижималась и плакала

в комнате было так захламлено, пыльно,

солнечно, уютно

Ане мерещилось, что это она тоже живёт здесь

что это для неё здесь годами идут одинаковые дни

куда идти отсюда

если сюда она шла и пришла

сквозь слёзы и пыль комната сияла

сквозь распахнутое окно, сквозь слои воздуха

синело яркое-яркое небо

время не шло, она попала в чужую жизнь

которая никуда не шла, и её жизнь

тоже на некоторое время остановилась

что было потом, Аня помнит плохо

вроде бы прибежали старухины дочь и зять

появился откуда-то Костя

он пошёл искать Аню и нашёл довольно быстро

крик домочадцев старухи слышно было

на весь переулок

Костя взял на себя переговоры,

уладил дело миром

к счастью, на Аню не повесили мифическую кражу, грабёж или покушение на убийство

почему я так сделала? – спрашивала себя Аня

а Костя ничего не спрашивал

но не потому, что ему было всё равно

говорят, что друг с другом

нужно много разговаривать

о чувствах обо всём таком

но бывает и так, что разговор

происходит иначе

не напрямую

психология не одобряет такого,

это неверный путь

но факт, что иногда такое бывает

иногда люди говорят молча

Костя хорошо понимал, что такое

свобода и смерть

Аня тоже

они были вместе

свобода и смерть

не могли их больше тронуть

потому и были страшны Ане сейчас

эти повторяющиеся зимние дни

что вместо них были только свобода, смерть

их можно было выбрать в любой момент

вот и получается: делай, как заведённый,

одно и то же

одно и то же каждый день

но только до поры до времени

а когда она наступит, эта пора, это время

неизвестно, и кто примет решение – тоже

каждый из них двоих чувствовал это

и не был волен ни в другом

ни в себе

5

Пришёл вторник. Медленный снег падал на люки, на машины, на кусты ледяной ягоды в сквере, на рябину, на козырёк пекарни.

По вторникам Костя водил Стешу после садика в бассейн. Дело это было непростое, потому что пап в женскую раздевалку не пускали, а Стешу не пускали в раздевалку мальчиков. Поэтому Костя вёл Стешу на галерейку и там помогал ей раздеться. Туда же приходил раздевать своих папа с тремя пацанами и маленькой девочкой. Папу Костя немного знал – он жил в доме напротив и был соблюдающим евреем. Детей у них было восемь, мама носила эффектные платки (один, например, ярко-лимонный и с таким же лимонным пальто). По папе незаметно было, что он такой опытный родитель; так, он постоянно всплёскивал руками и произносил что-нибудь бесполезное:

– Йося! Ты меня в гроб вгонишь!

Или:

– Йоня! Тебя что, побить?!

Хотя ясно было, что никого он бить не собирается.

Стеша иногда затевала безмолвное соревнование с маленькой Ривкой, кто быстрее разденется, и всегда в нём побеждала (о чём Ривка, конечно, понятия не имела). Потом Костя и другой папа вели детей вниз, в бассейн, а сами поднимались обратно на галерейку. К этому времени там скапливалось много родителей, главным образом мам. Эти мамы знакомились, общались, показывали друг другу картинки в инстаграме. Костя инстаграма не имел, а работать в таком шуме не мог, поэтому он просто облокачивался на ограждение и смотрел вниз, в бассейн, на то, как плавает Стеша.

Плавала Стеша робко. Те же Йоня и Йося к декабрю уже проплывали несколько метров, а Стеша даже лицо опускать в воду пока побаивалась. С бортика прыгала только за руку с тренером (каждому ребёнку тренер доставался свой – из числа студентов-первокурсников Института физкультуры). Костя наблюдал, как Стеша лежит на спинке с пенопластовой розовой «доской», подсунутой под голову, одной рукой держит эту доску, другой вцепляется в тренера, ногами взрыхляет бирюзовую воду, а глазами ищет папу, причём иногда даже отцепляется от доски и машет ему рукой. Однажды «её» тренер не пришёл, Стеше дали на замену строгую девушку Динару, и Стеша заниматься отказалась, ударилась в слёзы, так что промокла и без бассейна.

Так Костя стоял, рассеянно помахивал рукой и смотрел, как дети плавают, а за огромными стеклянными окнами во всю стену сгущается темнота.

Пространство бассейна было огромно. Наверху, на потолке, имелось шесть прямоугольных секций, заполненных квадратами. Стену напротив занимали вышки. Использовать их было, сразу видно, нельзя: на трамплинах валялись сломанные стулья, у лестниц не хватало ступеней. Над галереей, прямо над головами родителей, по стене проходили пыльные трубы и провода, как в метро, выше – спортивные часы с четырьмя разноцветными линиями и секундомером, ещё выше – громадное и всегда тёмное пыльное окно, не на улицу, а куда-то в недра спортивного комплекса. Внизу, под Костей, у края бассейна всегда сидело несколько взрослых тренеров и ещё с десяток студентов, не задействованных в практике с детьми; они ржали, что-то обсуждали, их голоса вливались в общий дремотный гул. Именно в этот час Косте становилось труднее всего.

Ему начинало казаться, что мысли имеют над ним власть, что они ему могут приказывать. Мысли, например, начинали невыносимо настойчиво указывать Косте, что можно вывалиться через парапет вниз головой и расколоть её об одну из тумбочек или о край бассейна. Костя представлял всё это в деталях: как он будет лететь, вот пыльные провода, вот счётчик, который отваливается от стены, и сколько будет крови, и как будут визжать дети и особенно Стеша. Она выпучит глаза и будет подпрыгивать на месте, закроет рот руками, она будет кричать пронзительно «ой, папочка», а может, и не так, а как-нибудь ещё, всё это будет непоправимо и дико. Его череп расколется о тумбу и развалится на красные куски, мозг размажется, тело будет плавать в бассейне, вода постепенно порозовеет. Все будут визжать, тренеры быстро уведут детей, но он, Костя, уже этого не увидит – он