Из Венеции в осень - Наталья Шемет

– Выходи за меня.

Он не требовал ответа – сейчас, сию минуту. Они не молоды, и обоим не так просто изменять своим привычкам. Хотя женщине, наверное, легче, чем мужчине.

У Маши дрогнули губы. Она так ждала этого, так надеялась! Усилием воли взяла себя в руки, улыбнулась и еле слышно прошептала, глядя в глаза Ивану:

– Я согласна.

Сытый и согревшийся котенок, свернувшись клубком, тихонько спал на старой вязаной кофте. Сухой, он оказался этаким серо-бурым с темными пятнами, а хвост у него был полосатым.

Апельсиновый чай

Сотни маленьких кулачков барабанили без устали, надоедливо и монотонно. Армия неизвестных науке летающих существ облепила снаружи дом, настойчиво стуча и требуя впустить.

Я проснулась. Ах, ну конечно, это просто глупый сон. Как холодно… и почему-то стук не прекращается. С трудом продираясь сквозь липкие остатки сна, наконец-то открыла глаза.

Выскользнула из кровати, ощущая в голове нарастающий гул и привычное шевеление клубка пульсирующей боли.

Завернувшись в одеяло, подошла к приоткрытому окну. За окном бушевал ветер и рыдал ливень.

Распахнула шторы, которые, возомнив себя парусами и не даваясь в руки, бились персиковым вихрем.

Накрапывающий дождик за ночь превратился в злой и неистовый ураган. И, несомненно, никаких фантастических существ не было. Хотя я, если честно, предпочла бы увидеть за окном что угодно, только не эту серую массу.

Голова с каждой секундой становилась тяжелее и тяжелее. Из всех желаний осталось только одно – вернуться в постель и замереть, не провоцировать эту гадость, что гнездилась в голове и мешала нормально мыслить. В то же время не хотелось шевелиться: я так и стояла, вперив невидящий взгляд в мокрое стекло. В голове было мутно, словно там бушевал шторм.

Понемногу мир за окном начал обретать четкость. Он выглядел так, словно за ночь его покинули все краски. Остался только один, непонятный, неопределенный серо-коричневый цвет и его грязные оттенки. Я почти физически ощущала, как серость, уныние и сырость проникают в меня до мозга костей. Свинцовое небо нависало так низко над землей, что, казалось, до него можно дотронуться рукой, если распахнуть окно. Ветер яростно раскачивал деревья, и они скрипучими голосами жаловались на злого и холодного мучителя.

Ненавижу серый цвет. Ненавижу серое небо.

…Солдаты-многоэтажки стойко, с мрачной решимостью принимали на себя каждый удар бури. Тучи наваливались на них своей тяжестью, стремясь сломать бетонную преграду и прилепить небеса к земле, превратив небо, воздух и землю в одну отвратительно грязную мокрую кашу…

Я поежилась, кутаясь в одеяло. Так неуютно…

Мне на плечи опустились ладони. Сильные руки потянули назад, и я ощутила спиной крепкую опору. Прижавшись всем телом, даже через одеяло чувствовала его тепло.

– Аспирин, – простонала я, закрывая глаза. – Пожалуйста, аспирин, потом крепкий кофе.

– Может, только кофе?

– Аспирин и кофе. Именно в таком порядке. А лучше две чашки кофе…

– Нет, – твердо произнес он и развернул меня к себе. Теплые карие глаза светились любовью и нежностью. – Ты мне нужна живой и здоровой, хватит себя травить. Никакого аспирина. Никакого кофе. Только апельсиновый чай.

– Что? – я еще умудрилась удивиться. Он же знает, что я не пью чай.

– Апельсиновый чай.

На кухне было тепло, но я все равно куталась в пушистый махровый халат.

…А он успел натянуть джинсы и свою любимую дырявую майку. Стянул волосы в хвост. Странно, но ему все это очень шло.

Он усадил меня за стол и, с шутливой строгостью, произнес:

– Сиди тут и никуда не уходи.

Я замерла, подперев голову руками. Можно подумать, я куда-то собираюсь. В голове тяжело и мутно, и больше всего на свете хочется вернуться в постель, закутаться в одеяло, словно в кокон, и оставаться там, пока не придет время превратиться в бабочку… то есть, пока не пройдет головная боль.

– Так… что у нас тут…

Не обращая ни малейшего внимания на мой страдальческий вид, он носился по кухне. Доставал чашки и кастрюли, салфетки, ножи и ложки… Мне было тяжело уследить за его передвижениями, но любопытство взяло верх над болью.

– Смотри, три апельсина, – обратился он ко мне. – Самое оно.

И, улыбнувшись, вдруг принялся ловко ими жонглировать. Я, пусть и немного вымученно, невольно заулыбалась в ответ. Поймав все три, он театрально раскланялся воображаемым зрителям. Волосы, растрепавшись, упали ему на лицо. Он пристально посмотрел на меня.

– Разве я не заслужил аплодисменты?

Я, подыграв, захлопала в ладоши. И удивленно заметила, что все еще улыбаюсь – в этот раз абсолютно искренне.

Отвесив еще один поклон, он поставил на огонь чайник, отдельно – кастрюльку с водой, и принялся неистово тереть щеткой апельсин.

– Зачем ты это делаешь? – спросила я.

– Ну, их надо хорошенько разогреть, чтоб они отдали нам свое тепло. Когда они холодные, они недружелюбные. Апельсины должны быть теплыми, слегка разогретыми. А если честно, в кожуре много вредных веществ. Надо их отмыть, – очень серьезно объяснил он. И неожиданно улыбнулся. – Хотя бы для очистки совести.

Достаточно «очистив совесть», он вытер апельсины, и неожиданно бросил один в мою сторону.

– Лови!

Я чудом, на автомате, поймала апельсин. Он так приятно лег в ладони. Круглый, теплый, оранжевый. Маленькое солнце в руках. В ладони будто полилось тепло, проникая через кожу в кости и кровь, согревая изнутри. Или это только кажется? Я потерла оранжевый бок. Поднесла к лицу – в нос ударил резкий, но приятный запах. Потерла его еще сильнее и, закрыв глаз, вдыхала апельсиновый аромат.

А он в это время разрезал апельсины пополам, выдавил сок в чашку. Оставшиеся чашечки апельсинов мелко порезал и бросил в кипящую воду, закрыл крышкой кастрюлю. По кухне разлился аромат горячих апельсинов. Через несколько минут выключил газ.

Отдельно заварил черный чай, бросив туда немного изюма.

– Так, что у нас еще есть, – послышалось из-за дверцы холодильника. – А, йогурт. Мадмуазель, не хотите ли йогурт?

– Бее, – скривилась я. – Нежирный. И не сладкий.

– Самое оно, – сказал он, доставая из холодильника баночки.

Я встала, намереваясь приготовить бутерброды.

– Не надо, – остановил он меня, словно прочитав мои мысли. – Оставим бутерброды для кофе. Если захочешь, потом. Лучше почисти тот апельсин.

Усевшись снова за стол, я принялась снимать кожуру с апельсина.

– Апельсин! – обернувшись, воскликнул он с притворным удивлением. – Ты съела его?!

– Ммм… – промычала я, облизывая пальцы и глядя на оставшиеся дольки. И добавила без капли раскаяния: – Но ведь так вкусно. Извини.