День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов

когда сойдутся близко. — Вы, кажется, хотели со мной познакомиться? Вот я. Евгений, Женя. Студент. Перешел на четвертый курс. С Зоей знаком чуть больше часа. Она попросила, меня ее проводить. Сами понимаете, как я мог отказать? Она очень славная, боевая девушка. Мне таких еще не приходилось встречать. Евгений, Женя, — и он, подойдя, протянул руку. — Будем знакомы.

Боря просвистел удивление, крепко стиснул Скоромцеву руку; хохотнув, отклонился и резким махом перекинул ногу через сцепленные руки, так что оказался к Скоромцеву спиной.

Скоромцев отшатнулся, задергался, свободной рукой робко отпихивая его от себя:

— Отпустите, отдайте же руку! Что вы делаете? Я так не хочу.

Боря просвистел согласие, снял ногу и развернулся. Приблизил мосластое лицо и звонко цокнул усатым ртом. Скоромцев испуганно-брезгливо поморщился.

— Что вы хотите? Зачем вы меня держите?

Боря с усмешкой обсмотрел Скоромцева. Затем отбросил вниз его руку и, отвернувшись, встал вполоборота.

Скоромцев не понимал, что происходит, не знал, что делать, говорить, как вести себя… Однако страх прошел.

— Вы отвернулись от меня? Как это понять? Я свободен и могу идти?

— Еще нет.

— Нет? Тогда объясните: почему? Зачем мне здесь стоять? Вы хотели познакомиться, я подошел, хотя совсем не хотел. И назвал себя. А вы как-то дико, не по-человечески себя ведете. Что вам от меня нужно?

Отвернулся и, обидевшись, возмущенно зашагал к Зое.

Боря засвистел ему вслед что-то самодовольно-насмешливое.

— Пойдемте скорее прочь, — с сердцем сказал Скоромцев, подойдя к Зое. — Он какой-то странный. Пойдемте, Зоя. Он вовсе не хочет знакомиться. И оскорбительно себя ведет.

— Не обращайте внимания, Женя. Он со всеми такой.

— Хоть предупредили бы.

— Не сердитесь. — И пошутила: — Главное, что вы целы и невредимы.

— Нет, он какой-то чокнутый, честное слово.

— Бог с ним, — улыбнулась Зоя. — Пошли.

И ласково взяла его под руку.

4

Зоина крохотная комната размещалась, наряду с двумя другими, в одноэтажной деревянной пристройке — неказистой какой-то, несуразной, как гриб прилепившейся к боку солидного трехэтажного каменного дома. Это была квартира, каких Скоромцев прежде не видел. Ступенчато изогнутый, весь заставленный и завешанный хозяйственной мелочью, узкий, нелепый коридор, часть его одновременно служила кухней; в выбоине толстой каменной стены соседнего дома, как раз той, что была украдена пристройкой у улицы, за тонкой перегородкой, очень экономно устроили совмещенный санузел; двери скрипучие, осевшие; непривычно все, неопрятно… Зоя сказала, что две соседние комнаты занимают Боря и глохнувшая с каждым днем одинокая восьмидесятилетняя женщина.

Когда Скоромцев, удивившись, стал сожалеть и даже слегка возмущаться, как же возможно молодой интересной девушке жить одиноко и в столь жутких условиях, Зоя спокойно сказала, что ее в принципе устраивают и одиночество и сама квартира («Вот как? И одиночество тоже?»); что пристройку вот-вот снесут, а ей, к несчастью, обещают однокомнатную квартиру в новом районе; что ей жаль уезжать из Москвы, здесь, по существу, центр, настоящий город, Москва, и она бы охотно и дальше терпела неудобства, соседей, всю эту антисанитарию, только бы не ехать в новый белый район.

— Белый?

— Да. Там все какое-то белое. Дома, улицы, магазины. И сам воздух белый. В общем, белое прозябание.

— Мне кажется, я бы от одного Бори сбежал.

— Ну, что вы. С ним даже весело. Он очень интересный человек, между прочим. Вот только не может видеть, когда я прихожу не одна.

— Он что же — неравнодушен к вам?

— Да, он любит меня.

Скоромцев — как поперхнулся: так пугающе просто сказала.

— Извините, я не знал.

— Пустяки. Все это — так, забава.

— Вот оно что… И давно?

— О, да. Помолчав, он спросил:

— Вы сказали, что он интересный человек. Я что-то не нашел. Хулиган какой-то.

— Есть немного, вы правы, — улыбнулась она. — Но он здорово режет по дереву. Окончил университет… Дело, конечно, не в образовании. Он умен, знает жизнь и много страдал. Видит и понимает все на свете. Я всегда советуюсь с ним, когда трудно… А какой озорник и насмешник, ужас! Так гоняет моих кавалеров. Говорит: проверка на вшивость… Впрочем, хватит, оставим. Садитесь сюда. Поскучайте немного, я что-нибудь соображу к столу.

И вышла.

«А у нее уютно, не то, что там, за дверью… Да, мама, правильно: по обстановке можно узнать человека. Хороший он, добрый или плохой, мелкий, мещанин. Зоя не мещанка, мама. Я рад, что познакомился с нею. Хотя ты и говоришь, что незнакомых девушек надо обходить стороной, особенно тех, что сами навязываются, но, видимо, ты не права. Или не так. Не всегда права. Бывают исключения. Вот Зоя исключение. Да, мама, я сейчас очень доволен собой. Я не послушался тебя, и, видишь, как все интересно получилось. Столько новых впечатлений. А если бы я тебя опять послушался? Что было бы? Обыкновенный ужин, надоевший телевизор, да книга и молоко перед сном. Как говорит Зоя, «белое прозябание»…» Он сидел на раскладном стуле за небольшого размера столом. На длинном шнуре, свисавшем с потолка, покачивался от его дыхания, должно быть, самодельный, со вкусом, оригинально обшитый по каркасу разноцветными лоскутами, светильник («Не Боря ли сделал?»). Вверх от стола по стене уходило витиевато-овальное, в резной деревянной раме, большое строгое зеркало. На противоположной стене картина, писанная маслом, — ваза с диковинными цветами. Низкая кровать без спинки и бортиков, застеленная серо-коричневой, с голубым подбоем, и черными кубиками вразброс мешковиной. Трюмо в углу. Полки с книгами. Шкаф, куда они повесили верхнюю одежду, когда вошли… И все так чисто, прибрано, так со вкусом, согласно и расчетливо поставлено, повешено, разложено, что комната вовсе не казалась ни маленькой, ни загроможденной…

— Не заскучали?

— Что вы, нет. У вас так интересно.

— Вам нравится?

— Очень.

— Я рада.

Зоя вошла с подносом и теперь расставляла на столе чашки, чайник, тарелки.

— Не стоило беспокоиться, я не голоден.

— А я голодна.

— Извините… Опять я не то сказал.

— Ничего. Еще я ужасно хочу курить.

— Вы курите?

— Да. А вы?

— Нет. Мама говорит, что мне вредно.

— Мама? Вы все еще слушаетесь маму?

Скоромцев покраснел. Он уже настолько свободно чувствовал себя с Зоей, что потерял всякую бдительность.

— Нет, — сказал он, насупившись и еще больше досадуя на себя за то, что покраснел. — Я никого не слушаюсь. Я сам по себе. Можно мне закурить вашу сигарету?

— Ради бога. Вот, на полке. И спички там. Сами, пожалуйста, мне надо на кухню.

Оставшись один, Скоромцев встал и подошел к полке. «Что я делаю? Ведь мама права, когда говорит, что мне нельзя курить. Сам знаю, что вредно… Да, мама права. Я, слишком мягок,