Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов

умершем боге.

Когда-то здесь любовь жила

И странник падал на дороге.

О, милый зверь в груди моей,

И качка сердца бесконечная,

Трава покинутых полей,

И даль родимая за речкою.

Я сердце нежное, влюбленное

Отдал машине и сознанию,

Во мне растут цветы подводные,

И жизнь цветет без всякого названия.

<1921>

Песня

На зеленой на поляне

Посередке улицы

Ходят Стеши, ходят Глани,

Румяные курицы.

Кочетами Ваньки, Степки

Выступают важно,

А курносой рожей цопкой

Так умилен кажный.

Норовит корявой лапой

Ухватить за сиську,

Ухмыльнулся баба-бабой

Страхолюдный Митька.

Рыжий дернул на гармошке,

Девки взвыли в голос,

Застрадали про Ермошку –

Заскорбела волость.

<1921>

Дорога утром

Дорога утром легла далеко,

Дорога утром без краев.

Река не дышит, река глубока

Под куренями у рыбаков.

Поют колосья и никнут нивы,

Зажег на небе костер пастух,

А лес махает зеленой гривой

На поле спелых ржаных краюх.

Ищу невесту, а ее нету,

Я позабыл ее избу.

Поднялся рано – еще до свету,

С сумою нищей на горбу.

<1920>

О голом и живом

Мы на ветру живем

С незащищенным сердцем,

В пучине мира мы – нечаянный огонь:

И либо мы весь мир ослепим,

Иль либо нас потушит он.

И весело на свете быть голым и живым –

Таким вот, от которых и горе устает,

Не мудрым, не прекрасным,

А – сильным и простым,

Не богомольцем правды, а мастером ее…

Я знаю –

И в живом созреет тихо смерть,

Но тишины не станет на земле:

Не будет солнце зря гореть –

И жизнь сумеет крикнуть веселей…

И вот смотри –

Без смысла и на льду,

Своей кончины каждый накануне,

Живой глядит на пышную звезду –

Бессмертен он или безумен?

Он мудрость всю отдаст за теплоту

Живого тела своей милой.

Он завоюет голубую высоту,

Чтоб доказать любимой свою силу…

Настанет час –

Из мировой пучины

Он образует милое лицо,

Чтобы была невеста сыну,

Как мать его, любимая отцом.

<1925–1926>

«Мы стареем, потому что мы живые…»

М. А. К.

Мы стареем, потому что мы живые,

Нам усталость мочит белые глаза, –

Значит, мы с тобою были молодые,

Но еще гремит любовная гроза.

Оттого ты с каждым годом мне милее –

Жар неистовый сменен на теплоту.

Слышу я, как сердце мое зреет,

Чтоб, созрев, упасть в родном саду.

Ты еще жива, твои глаза сияют,

Сердце грудь качает, краснея и спеша,

Но года замрут и про тебя мне скажут:

Век отвековала верная душа.

<Апрель 1926>

«Наверно, молодость придется истомить…»

Наверно, молодость придется истомить

Зажатой в гайку тесного труда.

Нам не дано Америки открыть,

И миновала нас счастливая звезда.

Прошли зеленые веселые века,

И зрелый день стоит над головой.

Нашла русло октябрьская река,

Ее долина поросла травой.

И траву надо днем косить,

Чтоб можно было вечерами петь:

Нельзя лбом стену прошибить,

Зато возможно пальцем протереть.

Земле не очень надобен поэт:

Как ни смеется он, а все равно заплачет.

Хоть и поет он, песня его спета –

И в жизни умной ничего не значит.

Но друг!

Ведь жизнь – хорошая подруга.

А ты – сердечное сокровище мое!

Большая нам оказана услуга –

Дано нам жить, а мы – поем!

Ты погляди! Нечаянно и звонко

Растет трава, и звезды шелестят,

Упрямо в сердце бьется перепонка –

Целуй же жизнь в порочные уста!

<1925–1926>

«Древний мир, воспетый птицами…»

Древний мир, воспетый птицами,

Населенный ветром и водой,

Озаренный теплыми зарницами,

Ты живешь во мне – как край родной.

Горный крик гремел навстречу утру,

И поток подножье мира мыл.

Не было равнины – яростно и круто

Обнажались лица материнских сил.

Помню я, в тоске воспоминанья,

Свежесть влажной девственной земли

И небес дремучее молчание,

И всю прелесть милую вдали.

Но чем жизнь страстней благоухала,

Чем нежней на свете красота,

Тем жаднее смерть ее искала

И смыкала певшие уста.

<1925–1926>

«Как тополи в тихие ночи…»

Как тополи в тихие ночи,

Недвижны, стройны конопли…

Глубоко за силою-мочью

Деревья корнями ушли.

В земле прошлогодние стебли

Гниют, рассыпаются в прах,

Там черви, живя, поослепли

И движутся в темных норах.

Под знойно играющим солнцем

День зелен, медлителен, жгуч.

Травинка дрожит волоконцем,

И каждый комочек живуч…

Стоит, похилилась избенка,

Задумался дед на пеньке,

Жует и жует лошаденка,

И дремлет арбуз на песке.

<не позднее 1918>

«Вечер душен. Ночь недалека…»

Вечер душен. Ночь недалека.

Ты замкнулась и молчишь…

Будто льется – льется без конца река,

А кругом ни шороха, лишь тишь.

Подойди к углу, где сумрак кроткий,

Стол-угольник и открытая тетрадь…

У сверчка протяжны, скучны нотки,

И опрятна девичья кровать.

Наклонись в томительном искании

На узоры вытянутых строк.

И в усталом, ласковом касании

Вылей чувства робкого поток.

Далеко – ты слышишь – звонит колокол

В неурочный и опасный час…

Мраком манит, мраком мертвый дол,

Он зовет и звал уже не раз…

Ты одна. Постель белеет холодом.

Полночь глубже. В тучах