Пассажиры империала - Луи Арагон

о разбежавшихся мальчишках, неодобрительно встряхивает кудрями и делает короткий реверанс… Вероятно, она ушла бы, если бы он, отвечая ей по-итальянски, не сделал такой забавной ошибки, что девушка невольно расхохоталась и с любопытством поглядела ему прямо в лицо, потом опустила глаза, потом улыбнулась и спросила: «Francese?» Ну, раз он француз, то она раздумала уходить; она сказала с чуть-чуть шепелявым венецианским выговором:

— Вы уж простите нас, мосье. Ребятишки такие невоспитанные, но ведь ужасная бедность… Иностранцы и представить себе не могут, до чего нам трудно удержать их от попрошайничества…

Где же она научилась говорить по-французски? И так чисто, так правильно говорит. Пьер внимательно посмотрел на девушку, явно очень довольную, что ей удалось его поразить. Брови у неё лежат совершенно прямой чертой, и вдруг в них крутой излом к вискам. Она поясняет:

— Мы французы… Мой прадед был солдатом императора Наполеона… По фамилии Блан… А в Италии его стали называть Бьянки…

Трудно разойтись в разные стороны после такой доверчивости, но как же всё-таки держать себя с этой девочкой? Поистине дьявол придумал очень простое искушение для иностранца, целую неделю тосковавшего в дождливой Венеции, — соблазном оказались звуки родной речи и поэзия чужестранного акцента. Пьер Меркадье, немного стыдившийся своего дурного итальянского языка, почувствовал себя свободно и охотно пустился в разговоры. Он поблагодарил девушку за помощь в сражении с мальчишками и весело пошутил над её проворством: как ловко она сбросила с ноги башмачок… Когда девушка снова надевала туфельку, он заметил оборки белой нижней юбки и туго натянутый тонкий чулок. Быть может, в глазах у него мелькнуло что-то странное. Девушка отшатнулась и, молча поклонившись, пошла было прочь. Какая досада!

Но вдруг саранча прилетела обратно. Оказывается, оборвыши убегали за подкреплением. Примчалась целая армия — все вопят, кричат, требуют денег, мальчишки грозят и протягивают за подаянием руки, иные потирают себе голову, какая-то девчонка показывает ссадину на колене… Теперь их не меньше сорока. Пьер схватил девушку за руку и бежит вместе с ней, спасаясь от маленьких мошенников. Но те уже догнали беглецов, окружили их, отрезали путь к отступлению. Пьера и его спутницу прижали к парапету набережной. И больше нет мелочи, нечего бросить, чтобы отогнать их…

И вот за парапетом нежданно вырастает некий комедийный персонаж. Красавец в светло-синем одеянии, в коротенькой курточке и шерстяной фуфайке, молодец геркулесовского сложения, сверкающий целым миллионом белоснежных зубов и весёлыми ласковыми глазами, великан, который почтительно кланяется Пьеру. Это гондольер, поднявшийся из нарядной роскошной гондолы, разукрашенной медными бляхами, задрапированной гранатовым бархатом. Он жестом приглашает Пьера в свою ладью и говорит: «Синьор!.. Синьор!..», зная, что ничего другого иностранец всё равно не поймёт, но зато сколько обещаний в одном этом слове!

Выбора нет, это единственная возможность ускользнуть от маленьких преследователей, которым гондольер грозит веслом. Пьер протягивает девушке руку. Она колеблется, ужасно краснеет, гондола очень уж красива. Потом, пролепетав что-то, опирается на руку француза и прыгает в гондолу; оборвыши провожают их улюлюканьем, выкрикивают по их адресу всякие мерзости, дают невероятно грязные советы, испорченности этих детей нет границ.

Всё произошло так быстро, что ни Пьер, ни девушка хорошенько не поняли, как они очутились в гондоле, но уже иностранец сидит в каютке, закрытой бархатными занавесками, а рядом с ним юная венецианка, так близко, что он слышит, как бьётся её сердце. Атлет одним взмахом весла отрывает лодку от берега, нагибается и спрашивает у синьорины, куда их везти. Она смотрит на спутника. «Куда вам угодно», — отвечает он. Девушка взволнована. Такая красивая гондола! Хорошо бы плыть в ней долго, долго… «Как вам угодно», — говорит Пьер Меркадье и берёт её за руку, но девушка испуганно отдёргивает руку.

Гондольер улыбается, он не понимает по-французски… Девушка вступает с ним в оживлённую беседу на чистейшем венецианском диалекте.

Пьер, плохо зная язык, не может следить за этим быстрым диалогом; его спутница сердится, говорит ворчливо, даже покрикивает, потом успокаивается… Гондольер поднялся и перекидывает своё длинное весло направо, налево, направо, налево… Пассажиры больше не видят его, но чувствуют широкие, сильные взмахи его рук, уверенность хода. Они совсем одни. Пьер знает только, что плывут они к самому центру Венеции.

III

Целомудренная прогулка, завершившаяся в Кампо Дзаниполо, там же, откуда она началась, отдала Пьера Меркадье во власть весьма противоречивых чувств. Франческа Бьянки побежала в сторону Фундаменте Нуове, где проживали её родители, но на прощание, не заставив долго себя упрашивать, пообещала своему спутнику встретиться с ним завтра в тот же час, на том же самом месте. С гондольером он расплатился под благодетельным контролем юной венецианки и отпустил гондолу, решив вернуться в гостиницу пешком. Он посмотрел на Коллеони при свете угасающего дня и призвал его во свидетели своего смятения. Что всё это значит? Неужели, кондотьер, я приду завтра к твоему пьедесталу на свидание с этой девчушкой? Зачем? Какой смысл затевать с ней роман? Не могу же я разыгрывать роль совратителя. Ведь она совсем ещё ребёнок… В мои-то годы!..

Коллеони всё с той же невозмутимой кондотьерской лютостью попирал сирых и убогих копытами своего бронзового коня. Пьер расстался с ним и, поглощённый всякими мечтаниями, бессвязными мыслями и обрывками спора с самим собой, незаметно дошёл до площади Марии Формозы. Нет, нет, не стоит идти завтра, ведь он просто так попросил свидания… Впутаешься в любовную историю… не для чего нарываться на досадные осложнения. Переспать с какой-то девчонкой?.. А если не для этого, так зачем же? Кататься в гондоле, держа друг дружку за ручку?.. А хороша малютка, просто прелесть! Губки пухлые… Но ведь у неё есть родители… Не оберёшься неприятностей… Неужели заводить связь? Или сразу же бросить?.. Я же не знаю здешних законов и обычаев. Дело может кончиться шантажом… Рисковать своей свободой из-за случайной интрижки… Нет, нет.

Меркадье не без удовольствия подумал о Полетте — ведь именно она ему защита от нового брака. И не для того же он её бросил, чтобы зажить по-семейному в другой стране. А ведь, поди ж ты, — уже обсуждает сам с собой этот вопрос и только от того, что какая-то девица из простонародья показала ему свои щиколотки. И тут ему очень ясно вспомнилось, как мелькнула белая нижняя юбка и как венецианочка надевала на ногу сброшенную туфлю. Пьера Меркадье несколько встревожила мысль, что впервые его пленило в женщине очарование юности… Да какая же она женщина? Просто девочка.

Доро́гой Меркадье немного заблудился и попал на Мерчерию. Он