Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

– Да я… как-то… не верю во все это, Галина Сергеевна.

Галина промолчала.

– Да!.. Я ведь должна отдать тебе ключи и… как-то надо решить вопрос с рыбками.

– С чем? – не понял Леонид.

– Ну… рыбки в аквариуме…

– А… Господи! Ну, выкиньте их, я не знаю…

– А может, в детский дом отдать?

– Конечно, отдайте в детский дом!

– Послушай, Леня, я должна с тобой обсудить одну вещь… А ты не голодный? У меня и суп есть, и второе…

– Нет-нет, спасибо. Чая достаточно.

– Ну, смотри, а то налью тарелочку…

– Ну, давайте. Я в самолете, правда, поел…

– Вот и хорошо, времени уже сколько прошло… – И она поставила разогревать суп. – Дело в том, Леня… – Ей был неприятен этот разговор с молодым человеком. – Я осталась должна твоей маме за ремонт… даже не знаю, сколько, очень большую сумму. Но теперь… мы должны с тобой примерно посчитать, чтобы я могла выплачивать постепенно эти деньги тебе…

– Галина Сергеевна, давайте сразу договоримся, – перебил ее Леонид, – вы нам ничего не должны и ничего выплачивать мне не будете, это абсурд.

– Но мама согласилась…

– Мама согласилась, чтобы не обижать вас. Более того, я, собственно, пришел вам сообщить, что согласно маминому завещанию я должен передать вам сто тысяч долларов, что я и собираюсь сделать, как только войду в наследство.

– Какие сто тысяч?.. – испугалась Галина. – Зачем?

– По завещанию. Мама хотела оставить эти деньги вам.

От этой новой непрошеной подачки ее бросило в жар.

– Нет, Леня… это невозможно. Я не возьму, – сказала она твердо.

– Галина Сергеевна, я должен исполнить завещание своей матери, а что уж вы с ними будете делать – воля ваша.

– А я тебе говорю, что никаких денег не возьму! – вспыхнула Галина. – Это… это просто… нехорошо! И давай больше на эту тему…

– У вас суп выкипает, – сказал Леня.

– Ах да!.. – Она выключила горелку и, повернувшись спиной к плите, не глядя на Леню, тихо произнесла: – Неужели ты не понимаешь – это как-то все… унизительно, это странно!..

– Нет, не понимаю, – пожал плечами Леонид. – У вас сын еще учится. Да и… я же знаю ваши зарплаты! Смех и слезы!

– Ну хорошо, Леня, давай этот бесполезный разговор теперь оставим. – Она налила в тарелку суп, поставила перед Леонидом. – Ешь. На второе плов из баранины. Дети приготовили. – И на недоуменный Ленин взгляд пояснила: – У нас гости, Алешиного отца родственники из Франции, седьмая вода на киселе. Славные!.. Хочешь познакомиться?

– Нет, спасибо, я тогда лучше пойду, не буду вас отвлекать. У меня у самого дел по горло.

– Нет уж, пожалуйста, будь добр, поешь, дела не убегут.

Он быстро дохлебал суп и, поблагодарив, заторопился к выходу.

– Ты надолго? – спросила его Галина уже в дверях.

– Думаю, на пару дней. Не знаю, что делать с квартирой. Ладно, посмотрим. Ключи пусть будут пока у вас. Да, я ведь должен, наверное, что-то уборщице… вот, возьмите. – Он отсчитал деньги. – Достаточно?

– Это много.

Но Леня махнул рукой.

– Ты не пропадай, – сказала ему Галина. – Ты помни, что это и твой дом. Слышишь?

– Да. Спасибо.

На лестнице раздались молодые голоса и смех, открылась дверь – вошел Алексей с гостями.

– Вот! Очень кстати! – обрадовалась Галина. – Знакомьтесь, сын моей самой близкой подруги Леонид. Остальное он сам про себя расскажет.

Распахнув пушистые ресницы, Маняша посмотрела на него ясным, доверчивым взглядом и улыбнулась. Этого живого ясного взгляда и радостной улыбки оказалось достаточно, чтобы Леонид остался.

Остаток вечера они провели всей компанией на кухне за семейным столом. Леонид солировал и был, казалось, в ударе; он оказался довольно начитан, много ездил, много повидал и умел интересно рассказывать о своих впечатлениях. Молодые люди, да и сама Галина, ни разу не выезжавшая за границу, слушали его речи как зачарованные. Разошлись во втором часу ночи, договорившись завтра встретиться опять и придумать что-нибудь интересное.

Интересного оказалось так много, что в результате он не поехал через пару дней, как намеревался, к отцу в Израиль, а целую неделю возил своих новых друзей по городским и пригородным красотам на взятой напрокат машине, оплачивая все музеи, театры и рестораны, с твердостью отстраняя любые попытки молодых людей вытащить тощие свои кошельки. В конце концов «иждивенцы» смирились со своей ролью, видя, что Леониду доставляет удовольствие тратить на них деньги.

Устав от чуть не круглосуточных культурных программ, в субботу за завтраком (Леня приходил теперь каждый день завтракать к Галине) Маняша предложила поехать всем по святым местам. Брат поддержал ее просьбу, сказав, что давно мечтал посетить Александро-Невскую лавру и Смоленское кладбище. Для Лени желание Маняши уже сделалось законом, Алексей, естественно, не возражал. Уступая безо всякой борьбы первенство Лене, чувствуя во всем его подавляющее превосходство, он даже не пытался ухаживать за Маняшей и ужасно страдал от ревности. Девушка вела себя с обоими кавалерами одинаково ровно, дружески, словно не догадываясь о той буре, которую она невольно произвела в их сердцах, а может, и в самом деле не догадываясь. Зато догадывалась Галина, но что она могла сделать!..

Было и еще одно обстоятельство. Каждый раз, встречая красивую порядочную девушку (такие водились и в университете), он почему-то мучительно начинал вспоминать Веру, столь нелепо прожившую свою коротенькую жизнь, и его сердце разрывалось от жалости к погибшей возлюбленной. Он не знал, чем бы он мог теперь ей помочь, чем помочь оставшемуся лежать в горах Вовке, но чувство вины с каждым воспоминанием о них, как о жертвах какого-то невидимого, несознаваемого и беспощадного врага, становилось все более отчетливым и жгучим.

– Между прочим, здесь похоронены мои прабабушка и бабушка по отцу, вернее, по отчиму, – поправился Алексей, когда они пришли на кладбище.

Маняша округлила глаза.

– Серьезно? Ты покажешь их могилы?

– Покажу… Правда, я давно здесь сам не был… – смутился Алексей.

– Хорошо, – сказал Федя. – Но сначала – к часовне.

Леонид шел в сторонке, впервые за все время общения отстраняясь от главной роли. Он не разделял этого кладбищенского интереса своих друзей. Рассказывать истории здесь вроде бы было неуместно, платить – не за что. Он шел, помахивая веточкой, сорванной с какого-то куста, впервые, пожалуй, задумавшись о том, что у его матери нет могилы и что мать освободила его даже от единственной заботы о ней – поставить ей памятник.

Он не вошел в часовню вместе со всеми, остался стоять у входа, смотрел, как люди, крестясь и кланяясь, входили и выходили, что-то шептали, засовывали во все