Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Если не хочешь связывать себя ежедневными обязанностями. У нас столько нуждающихся… те же брошенные дети… Иностранцы едут сюда, помогают, хотя, казалось бы, им-то что!.. А наших что-то не шибко видать…

– Да… – рассеянно произнесла Татьяна. – Может быть… Я подумаю…

– Ангела Хранителя в дорогу.

– Спасибо. Я люблю тебя. – И Татьяна повесила трубку.

Присматривать за рыбками и вообще за квартирой она договорилась с женщиной, убиравшей их подъезд.

Она позвонила через месяц.

– Привет, роднуля, это я… Знаешь, я много размышляла о твоем предложении… Короче, ты замечательно все придумала. Я ведь перед самым отъездом в детский дом прорвалась. Сначала не пускали, но ты ж меня знаешь. Если я чего захочу… короче, наплела с три короба, денежку заведующей сунула… Мама моя! До сих пор во сне снится! Три дня рыдала. Представляешь, они когда кричат, к ним никто не подходит, хоть заорись! Нельзя, говорят, чтоб к рукам привыкали, представляешь? Хоть пупок развяжись – не подойдут!.. А эти, что постарше, в манежике сидят и раскачиваются. Сидят и раскачиваются. Я думала, чокнусь. Что ж мы за люди такие!.. Ты знаешь, что я решила? Детские семейные дома буду строить! Под моим патронатом. Назову – имени Ионоса, правильно? Его ж деньги! Одобряешь?.. Я, как это до меня дошло, такая счастливая стала! Тут же обратный билет оформила, не могу больше ни одного дня на пляже валяться! Так тут Ленька позвонил. Прилетай, мол, в Бразилию на карнавал! На фиг он мне сдался, говорю! В двух словах ему все объяснила, а он мне, знаешь, что?.. Чем бы дитя не тешилось… это он мне, матери! Ну, ладно, думаю, Бог с ним, слетаю на пару дней. Я ему и так, в общем, мало внимания в детстве, то с хахалями, то на хлеб с маслом ишачила. В общем, жди меня максимум через неделю. Горю бешеным желанием брошенных деток осчастливить! Благословляешь?.. Все, целую, пока-пока!..

Через два дня позвонил Леонид:

– Галина Сергеевна, вы уже в курсе?.. Мама разбилась на самолете… На том самом… Все погибли… Это я виноват, она хотела лететь домой… Я позвоню.

Гибель подруги потрясла Галину, пожалуй, даже сильнее, чем такая же неожиданная смерть Алешиного отца.

Первым делом она побежала заказывать заочное отпевание (вряд ли Леонид, не сообразивший оставить ей свой телефон, знал, что теперь нужно делать). Стояла у креста и слушала умилительные и горькие слова бессмертного канона на исход души: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и виджду во гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида». Она все думала утешительно: кто знает, быть может, желание Татьяны послужить сиротам, скорее всего неосуществимое, будет вменено ей во исполнение, по слову Иоанна Златоуста, – Господь «и намерения целует»?!

Как это отрадно и утешительно! Вот намеревался грешный человек сделать доброе дело, начать новую жизнь с пользой для ближних, и всеведущий Господь знает, что желание-то такое у человека есть, а возможности исполнить – не очень, и забирает его в тот наилучший для него час, когда душа пылает жаждой добра! И считает по Своей великой милости это добро исполненным!.. Вот она, цена благих пожеланий, рай! Если даже и дел нет, и грехов – как песок морской!..

Возвращаясь из церкви в глубокой задумчивости, она встретила у подъезда дворничиху и уборщицу Татьяниной квартиры таджичку Дилю, приехавшую в северную российскую столицу на заработки вместе с мужем, и сообщила ей печальную новость.

Диля заахала и стала расспрашивать ее, когда и где, и как, и все подробности, которых Галина и сама не знала.

– А кто мне теперь будет платить? – вдруг спохватилась она.

– Я думаю… должен приехать ее сын… К сожалению, у меня нет его телефона, но он наверняка скоро приедет, так что вы не беспокойтесь…

– Ай!.. – покачала она головой. – Когда он приедет!.. Я не знаю… А вдруг не заплатит?.. Ты не работала, скажет. Как я ему докажу? А знаете что? Я лучше ключи вам отдам, а то… не дай Бог, пропадет что… А так – думай потом: заплатит не заплатит, у нас детей четверо, племянники приехали, кормить надо, лучше берите сами.

– Да мне же некогда! – пробовала урезонить ее Галина. – Я же работаю!..

– Все работают, как не работать, вы – подруги. А я не хочу думать: заплатит не заплатит, – повторяла Диля.

– Послушайте… там же эти, рыбки! – вспомнила Галина. – Я же не знаю, как их кормить!

– Да как… корм в холодильнике, там все написано, как… – И она с облегчением вложила в руки Галине ключи от двухсотметровых Татьяниных апартаментов.

11

Во время последней Юриной поездки в Париж Виктор Александрович познакомил его с некоторыми членами Русско-французского общества. На одной из встреч родилась идея: выпустить серию книг, посвященных судьбам русской эмиграции первой, а потом, быть может, и второй, и всех последующих волн. Разумеется, жизнь самых знаменитых соотечественников давно и разнообразно описана и ими самими, и их биографами, и исследователями их творчества. Однако судьба подавляющей части русских эмигрантов, среди которых находились люди и простые, и незаурядные, оказалась практически неизвестной. А поскольку каждая человеческая личность уникальна, описать эти жизни и проследить эти судьбы в рамках трагичнейшего двадцатого века показалось задачей важной и многообещающе-значительной. Во всяком случае, Юре это было интересно. Тем более что эта работа давала ему возможность чаще бывать в Париже, что еще совсем недавно представлялось для него столь жизненно необходимым.

И вот теперь, собирая мужа в Париж, Ирина старательно делала веселое, беззаботное лицо, хотя, понятно, на душе у нее скребли кошки. Юра все понимал, был с нею ласков и не давал повода для сомнений. Но кто знает, что произойдет там, в Париже, ведь жизнь непредсказуема. И хотя, как ему казалось, он твердо выбрал – раз и навсегда! – жизнь с Ириной, боялся теперь полагаться на свой выбор и твердые намерения, уже зная свою безнадежную переменчивость и невольную флюгерность.

Ирина ни о чем не смела спрашивать и даже проявлять беспокойство, чтобы не обидеть и не рассердить мужа своей бабьей ревностью, но стоило ей на секунду остаться одной, как самые мрачные мысли и тяжелые предчувствия снова начинали терзать ее сердце.

Он уезжал на две недели, и эти недели нужно было как-то пережить, не впадая в тоску, помня, что мужчины не любят семейных проблем и бегут от них куда подальше, а иногда убегают насовсем.

– Что тебе привезти? – спросил ее Юра в последний вечер перед отъездом.

– Себя, – сказала она, выдав невольно всю свою тайную неуверенность