Дни в книжном Морисаки - Сатоси Ягисава

Рассказ дяди поразил меня.

Кем был этот дядя, которого я думала что знаю? В нем столько поистине человеческого сострадания и боли. В отличие от меня его нутро постоянно разрывалось от крика. Какой же он глубокий человек.

Хоть дядя и вел себя беззаботно перед другими, но, чтобы они не увидели, что у него на сердце, наверное, прикладывал невероятные усилия. А на самом деле…

Пока я размышляла об этом, мне вдруг стало нестерпимо тяжело.

— Я хотел, чтобы и для Момоко это место обрело такой же смысл… Когда она ушла, я изо всех сил старался полностью переделать магазин и до последнего не смог понять ее помыслы.

— Дядя.

— М?

— Я люблю это лавку. Очень.

Я собиралась сказать что-то поумнее, но получилось именно так. Зато искренне.

— Спасибо. Эта лавка — определенно не то место, в котором все нуждаются, но если есть хотя бы один человек, кто говорит так, как ты, то она простоит еще несколько десятков лет. Я хочу и дальше жить с ней под лозунгом: «Лодка плывет туда, куда несет ее течение», — сказал дядя и тихонько усмехнулся.

* * *

С того вечера я всерьез задумалась над своей жизнью.

Здесь, конечно, тепло и спокойно, но вечно жить нахлебницей нельзя, так я точно не смогу повзрослеть. С моим-то слабым духом. Нужно идти дальше, нужно начать жить по-своему — вот в чем я была уверена.

Стоило мне так подумать, как в душе появлялись ростки неуверенности, и мне становилось страшно идти. Еще бы ненадолго остаться здесь. Ну и избалованная же я.

В конце концов я не решилась и надолго засела в комнате на втором этаже книжной лавки Морисаки.

Думаю, я ожидала какого-то стимула.

И вот настал тот день, когда он появился.

Глава 6

Второго января раздался звонок.

Новогодние праздники я провела в лавке Морисаки, не поехав даже домой. До пятого числа магазин был закрыт, и дядя отправился вместе с товарищами из ассоциации на горячие источники, а я осталась одна.

В конце и в начале года Дзимботё становился пустынным местом. Поблизости не было жилых домов, поэтому в период отпусков в компаниях и ресторанах не оставалось практически никого. Даже автомобили по проспекту Ясукуни почти не ездили.

В канун Нового года мы вместе с Томо посетили храм Юсима-Тэмман-гу, но после у меня не было никаких планов. Поэтому первого и второго января я с самого утра в одиночестве гуляла по району. Мне было комфортно бродить по безмолвным улочкам, и казалось, что воздух был свежее, чем обычно. Повязав шарф, я шла куда глаза глядят и несколько раз останавливалась, чтобы глубоко вздохнуть.

Когда вечером второго числа я вернулась в магазин, то увидела, что оставленный мной мобильный мигает.

Я сразу поняла, кто звонил, как только увидела номер, который уже давно удалила из контактов. В тот момент я сразу помрачнела, и от былого хорошего настроения не осталось и следа. Нажав дрожащей рукой на кнопку, я прослушала оставленное на автоответчике сообщение.

— Привет, Такако. Давненько не виделись. У тебя все хорошо? У меня сейчас полно свободного времени, не хочешь встретиться? Если позвонишь, то сразу…

Я удалила сообщение, не дослушав его до конца. Но было поздно. Неприятное чувство с поразительной скоростью разлилось внутри и больше не покидало меня.

* * *

Даже когда магазин снова заработал после праздников, легче мне не стало.

Что-то невыразимо тяжелое и холодное постепенно заполняло мое сердце. Мне как будто лишний раз напомнили, что я так и не решила эту проблему. Я просто отбросила ее и ждала, когда же время сотрет все из памяти. Но даже спустя полгода стоило мне услышать его голос, как сердце бешено заколотилось. Я, наконец, поняла, что этот вопрос так и остался незакрытым.

— Такако, тебя что-то беспокоит? Если это так, расскажи, — неожиданно сказал дядя в последних числах января в конце рабочего дня, чем застал меня врасплох.

— Что? Как вы узнали?

— По тебе видно. Я же не слепой, — обиженно ответил он.

Он хоть и старался вести себя как обычно, чтобы не слишком потакать мне, но, похоже, все равно обо всем догадался.

— Я был спокоен, потому что не так давно ты выглядела очень веселой. Но сейчас ведешь себя как-то странно. Ты вечно рассеянная, когда я с тобой разговариваю.

— Вот оно что…

— Да. От меня, может, и мало толку, но тебе полегчает, если выговоришься.

Я не собиралась кому-либо рассказывать, но, как только дядя заговорил об этом, не сдержалась. Я хотела, чтобы меня выслушали, чтобы пожалели. Чтобы меня обняли. «Я такая жалкая», — ругала я саму себя, но слова дяди разрушили мою оборону.

Попивая вместе спиртное, я выложила дяде все начистоту. Холодный зимний дождь бил в окно.

— Особо-то и нечего рассказывать, — сказала я перед тем, как начать, но это и правда было так. Просто меня бросил парень, и я потеряла работу. Пока я говорила, то невольно усмехнулась тому, насколько это глупо. Но стоило мне выложить свою историю, как настроение улучшилось.

Дядя с поразительной быстротой уговаривал виски и, ни слова не говоря, слушал меня со всем вниманием. Запинаясь и бормоча, спустя час я закончила рассказ и после еще какое-то время молчала. Словно что-то обдумывая, я уставилась на свой стакан.

Наконец дядя, прикончив бутылку со спиртным, сказал:

— Так, сейчас я пойду и заставлю его извиниться! Он должен сказать: «Прости, что ранил тебя. Я ужасный человек».

Такой неожиданный поворот ошеломил меня.

— Что? Сейчас? Но уже одиннадцать ночи.

— Неважно, — ответил дядя, с трудом поднявшись, и направился к двери. Я спешно схватила его за руку.

— Не надо, я сама сглупила. Я просто хотела, чтобы меня выслушали. Дядя, вы пьяны.

— Ничего я не пьян. Точнее, пьян, но чуть-чуть. Это неважно. Разве тебе не больно, Такако? Тобой же воспользовались.

— Больно. Было больно, больно и сейчас.

— Вот поэтому я пойду к нему. Проблему нужно решать. Если мы этого не сделаем, ты вечно будешь цепляться за призрак прошлого.

— Но мне будет стыдно, если в какую-то детскую ссору вмешается взрослый… — едва не плача, сказала я.

— В этом нет ничего постыдного! — рявкнул дядя таким тоном, что совсем не вязался с его невысоким ростом. Его голос эхом разнесся по маленькой комнате. — В этом нет ничего постыдного. Ты моя дорогая племянница.