Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

С фантиками! Неприкосновенная заначка — пять кг! Причём в наглухо запертой кастрюле! Но это нормально, это же за всю зиму. А кто усыпал всё шелухой от семечек? И я ещё не понимаю: почему она выходит по ночам?

— Хочет общения.

— Где её здравый смысл? Она камикадзе? Шестеро в доме, не считая собаки, и она хочет общения!

Так мы столкнулись с необходимостью дать животному имя. Мышь стала Дашенькой (ласковая форма от полного имени — Ударная Установка). Она выгрызала инвективы на макаронах, пересекала кухню по диагонали под носом у собаки, оставляла следы протестного метаболизма в самых неожиданных местах и всячески давала понять, кто в тайге хозяин. Мы, с одной стороны, ценили благородную отвагу, а с другой — у нас были планы, грозившие мыши исчезновением. Мы хотели привезти кошку. Она давно мечтала и, в общем, заслужила. Именно в этом доме кошка Харуки родилась, тут она выросла и каждое лето дозором обходит владенья свои. Она почётная кошка-мизантроп с повадками манула, и с навыками прекращения наглой мыши у неё всё прекрасно. Допустим, эта мышь нам не чужая. Она, допустим, Дашенька. Но это же не повод лишать Харуки летнего отдыха? Так что мы завезли её в Таёжный. Кошка немедленно рекордно распушилась и пошла дерзко трясти руном и владеть территорией.

В первый день мышь шуршала нецензурное. Во второй было состязание по ночному бегу, окончившееся честной ничьей. На третий день кошка, как загипнотизированная, сидела возле буфета и водила головой туда-сюда, а мышь гуляла из-под буфета под тумбочку и обратно так, чтобы кошка никак не могла её достать. У мыши был моцион — у кошки бессилие, у мыши променад — у кошки трагедия. А потом нам пришлось ненадолго уехать, оставив их наедине. Было страшно, причём двояко. Было жаль терять мышь Дашеньку. В то же время пугало, что мышь разведёт дедовщину и кошка этого не вынесет. Мы уезжали в страхе и вернулись в гнетущих предчувствиях.

Кошка-мизантроп, кошка — угрюмый человеконенавистник встретила наше возвращение с такой радостью, что мы содрогнулись. Животное кричало ура и в воздух чепчики бросало. Жизнь с мышью была тяжела для неё.

Мышь не показывалась день, второй... Я опечалилась, но приняла её отсутствие как факт. Пусть победит сильнейший. Прощай, Дашенька. Мои полотенца — твои полотенца, мой сыр — твой сыр... Хорошо, что ты съехала.

На следующую ночь я осталась в доме одна и, поставив верный колун поближе к изголовью, забылась сном, но среди ночи проснулась от странных звуков. Любой человек, павший жертвой массовой культуры, проснувшись в одиночестве ночью в лесу, первым делом вспоминает какие-нибудь «Секретные материалы» или триллер поужаснее. С колуном наперевес я вышла навстречу паранормальным явлениям и преступности...

— Я свободен, словно птица в небесах! — хриплым басом пела мышь Дашенька с вершины старинного буфета. — Я свободен, я забыл, что значит страх! — голосила она где-то там, между ликёром «Калуа» и пачкой хрустящих хлебцев. Мышь не съехала — она рвала зубами хлебец, пела и хохотала. Харуки сидела на стуле и смотрела ввысь. В её глазах тоска смешалась с восхищением. Технических возможностей встречи с Дашенькой кошка не видела. Полёт мыши был недосягаемо высок.

Летние дни шли. Мы уезжали и приезжали, привозили и увозили подростков, кошек и собак. Мышь стала неотъемлемой частью нашего быта. Сашка, подозреваю, стала её подкармливать, хотя и отрицала. Я перестала хвататься за колун и овладела искусством диалога. Мышь согласилась прекращать ночной полёт по команде «изыди». Перемирие с природой было достигнуто. И тут мы вышли на следующий виток.

Приехав с подростками в лес, мы, обгоняя друг друга, первым делом кинулись в туалет. Но как мы в него кинулись, так тут же кинулись из него — там было гнездо. Отважная, чтобы не сказать безмозглая, птица с оранжевой грудью решила, что лучшее место для материнства — именно там, и засела в строении наших мечтаний на неопределенный срок, прочирикав нам традиционное уже «убирайтесь». Что ж, мы убрались, выговорив право подсматривать в щёлочку за сакральным. Так мы снова столкнулись с необходимостью давать животным имена. Вскоре пришлось задуматься об именах ещё пятерых лысеньких, слабо пушистых новеньких существ, возникших в гнезде в туалете, о посещении которого нам пока оставалось только мечтать. Коммуна прирастала тофслами и вифслами, мышь Дашенька здоровалась басом, Харуки вопреки природной суровости лезла на ручки и просила защитить её от приставаний мыши, подростки требовали читать им вслух «В дебрях севера», июль всё не кончался и не кончался.

Зеркало и вода

Всё началось с идеи. С символа. Некоторые сочетания гипнотизируют человека сразу и навсегда. Например, я просто не могу видеть сочетание ключа и розы — от них, когда они вместе, веет, с такой силой веет тайной, не имеющей ничего общего ни со мной, ни с моей жизнью, ни даже с моей культурой — и я стою под невидимой дверью, заколдованная, как во сне про огромную библиотеку, где на верхних полках — книги, о которых я и подумать не могу, и если дотянуться — можно взять их в руки, перелистывать прямо там, под потолком, и уходить по ним всё дальше, всё меньше оставаясь собой, становясь частью дороги, преображённой в буквы и ждущей путника под обложкой. Книги эти не вымысел, в них нет ни слова неправды, но и местных слов, знакомых человеческих путей они тоже не знают. В свёрнутом виде эти книги пребывают здесь в виде предметов, и однажды летом таким предметом для меня стало зеркало.

Всегда хотелось знать, как сделать так, чтобы обычное зеркало стало тем зеркалом, о котором писал Грин: «...Он думает, что она ушла в зеркало и заблудилась там». И на этот раз я нашла способ сделать его двойным и иным — зеркало должно было лежать под водой и отражать и воду, и небо одновременно. Двойная вода, двойное небо, двойное отражение.

К сожалению, к чисто символическому действию примешан был корыстный интерес: я хотела автопортрета. Хотела уйти в зеркало и заблудиться там, и пусть по моему лицу течёт вода в отражении. Таинственная красавица из Зазеркалья грезилась мне.

Естественно, это было ошибкой.

Волоча зеркало, я пробралась через кусты, и очутилась на Заводи, и попыталась погрузить объект у берега. Десять сантиметров жидкого ила только квакнули, и мутная жижа поглотила мой потенциальный автопортрет.

Откопав зеркало, я полезла по камням в направлении острова. Теперь я верила, что каменистое дно