Пассажиры империала - Луи Арагон

X

— Да неужели вы не понимаете, что мы на волосок от войны?

Полковник в волнении ходил взад и вперёд по комнате. На его типичной фигуре кавалериста плохо сидел фрак, который он надел, скрепя сердце, седые закрученные кверху усы резко выделялись на багровом лице — после обеда у него всегда кровь приливала к голове. Когда от нервного тика у него в минуты возбуждения передёргивалось лицо, его отвисшая нижняя губа казалась ещё толще и уродливее. Господин Меркадье просто ужасал его: можно, конечно, при желании, не читать газет, но уж не в такой степени! Как! Не знать, что такое Фашода, когда там стоят друг против друга Китченер и Маршан, и решительно все волнуются, ждут: выдержит правительство удар или не выдержит, и можно ли ещё будет завтра смотреть на себя в зеркало, не испытывая желания швырнуть в собственную физиономию галстук, который ты завязываешь?.. Как вы можете доверять Делькассе? Ведь он продался англичанам, разве не знаете? Ах, чёрт их дери, передери!

Все эти разговоры были для Пьера китайской грамотой. Война? Одно лишь это слово имело для него смысл. А всё остальное — Фашода, капитан Маршан… ему-то что? Но, учитывая тот страстный интерес, который теперь проявляла к Судану даже госпожа де Понтарлье, следовало признать, что надоевшая песня находила отклик в сердцах. Пьеру Меркадье этот романс ничего не говорил.

Англичане? Кто тут англичане? Божья коровка Тревильен или та старуха из казино? В семье у Пьера укоренилось давнее пристрастие к Англии: там такие добротные товары; а прославленная английская опрятность — омовения в ваннах, в огромных тазах; а лошади… у старика Сентвиля была слабость ко всему, что приходило с другого берега Ламанша. А Китс, а Шелли?.. Война?.. Это меня не касается. Если люди с ума сошли и готовы воевать…

Идея Хью Тревильена устроить вечер в ресторане оказалась не особенно удачной… Он наприглашал уйму гостей; госпожа де Понтарлье надела красное декольтированное платье с чёрными тюлевыми бантами на плечах; Видаль-бей не снял своей фески: фрак и феска — очень своеобразное сочетание, не правда ли? Был также какой-то испанский гранд, который пил минеральную воду и целовал в затылок миниатюрную блондинку в голубом, жену директора казино; были какие-то оригинальные молодые люди, писатель из Парижа, переехавший на время в Ниццу, некий Жан Лоррен, человек весьма дурного тона; все эти господа ужасно боялись войны; была ещё актриса, которая без особых упрашиваний прочла за десертом стихотворение Бодлера («Я долго жил средь портиков просторных»); она декламировала, стоя у открытого окна, а за окном закатывалось солнце, разбрасывая по морю золотые мимозы. Актриса была особой темпераментной и крепкого сложения, с тяжёлым узлом чёрных волос, одетая в серебристый пеплум а-ля Сара Бернар, обнажавший её полные красивые руки.

Она скандировала александрийский стих, а груди её вздымались, как два морских животных. В волосах у неё были приколоты серые ирисы.

Но гости настороженно поглядывали друг на друга, озабоченные неожиданно представшей перед ними перспективой войны. Быть может, завтра вот этот и вон тот станут врагами… Говорили, что английский флот уже стоит перед Шербуром или перед Кале… Какое счастье, что русские — наши союзники! Того и гляди грянет…

— А вы-то верите в эту их войну? — спросил Пьер у хозяина празднества. Но Тревильен не слышал, так он был увлечён беседой с Жаном Лорреном, который рассказывал всякие истории о Монмартре, о необыкновенных апашах и бандитах, великолепно танцующих канкан… Госпожу де Понтарлье удерживала только её дружба с Тревильеном, а то она готова была растерзать англичан в клочки. Она начала свою карьеру кафешантанной певичкой, но недаром она была теперь вдовой генерала де Понтарлье, командовавшего бригадой в Тунисе, — он всегда говорил, что Французская республика опозорила себя, предоставив англичанам распоряжаться в Египте. «А ведь ещё не кончился век Наполеона!» — возмущался он. Пьеру Меркадье странно было слышать, как возрождаются легенды: Египет, Наполеон, Трафальгар… Послушать этих вояк, так подумаешь, что они всю жизнь кипели ненавистью к Великобритании и жаждали расправиться с ней…

На землю тихо спускалась ночь; всё больше осушалось бокалов; цыганский оркестр играл танец за танцем. Меркадье, вальсировавший весьма посредственно, пригласил блондинку в голубом. Кружились и другие пары. Блондинка, глядя на своего кавалера с томной улыбкой и прижимаясь к нему, без особого, правда, значения, сказала:

— Я хочу спросить вас… Только боюсь показаться дурочкой…

— Пожалуйста, спрашивайте…

— Где эта Фашода?

Пришлось Пьеру сознаться в своём невежестве. Где-то в Судане… Столько событий, всё время учи из-за них географию. Давно ли кончилась война в Китае, когда приходилось запоминать множество самых невероятных названий, а теперь, не угодно ли, приучайся к африканским именам.

— Я думала, — заметила блондинка, — что никто ещё не знает, где Нил берёт начало.

— Вот именно, — отозвался Пьер и повёл свою даму выпить бокал шампанского.

К ним присоединился полковник. Он опять заговорил о Маршане.

— Полковник, да не станут же всё-таки люди драться из-за Судана, — сказал Пьер. — Никогда! Французы, которые ещё помнят, что такое война, какая это ужасная драма…

— Нет, милостивый государь, нет! Французы не станут драться из-за Судана… Но, может быть, они станут сражаться ради своего знамени… Ради того, чтобы не пришлось им показать себя перед англичанами жалкими трусами и с позором убрать своё знамя из тех земель, где оно гордо развевалось… Вам не приходила в голову такая мысль? Нет?

— В пустыне, знаете ли, знамя изнашивается, выцветает…

Нервный тик устрашающе задёргал щеку разгневанного полковника. Он в свою очередь похитил блондинку в голубом.

«Война… Это меня нисколько не касается. Я никогда не был солдатом. Я свободен. У меня есть деньги. Я могу уехать куда угодно: в Грецию… в Испанию… Да и не будет войны, просто отдадут англичанам клочок пустыни». Среди гостей была женщина, которую Пьер раза два видел в зале, где играли в баккара. Необыкновенно привлекательная фигура. Очень чистое лицо, правильные черты, великолепная спина, ростом маленькая, но поразительная осанка; пепельные волосы зачёсаны наверх, спереди одна прядь спущена мысом надо лбом, доходит почти до больших серых глаз и снова забрана в довольно высоко взбитый шиньон. Она была в чёрном платье, а когда садилась, непринуждённо закладывала ногу на ногу, так что вздёргивались зелёные оборки нижней юбки и видны были щиколотки, обтянутые тончайшими чулками. Она была очень молчалива, хотя за нею усердно ухаживал молодой житель Ниццы, каким-то образом попавший в это космополитическое общество. Пьер не мог отвести от неё глаз.

Тревильен пригласил её танцевать. Потом снова вернулся к Жану Лоррену.

О