Пассажиры империала - Луи Арагон

которое деньги производят в живом существе из плоти и крови. Она достигла той страшной вершины одиночества, о которой он думает с содроганием, очутившись на каменистом подъёме, ведущем туда. Смотреть на неё и тягостно и любопытно. Он ведёт с ней безмолвную беседу, изливает все свои обиды, все разочарования, всю горечь утраты иллюзий. А что, она действительно любит игру? Ведь она приходит в игорный дом каждый вечер, как на службу, хотя у неё больное сердце, распухшие, как брёвна, ноги, глаза заволакивает слепота, спину ломит. Она и любит и не любит игру, у неё нет выбора — играть или не играть: это всё, что она может делать. Всё, что доступно её физическим да, вероятно, и душевным силам. Всё, чем одна часть суток отличается для неё от другой. Всё, чем она в состоянии заполнить или убить время.

Через эту старуху, у которой было холодное, бледное лицо, пустые глаза, дряблые руки и короткое дыхание, Пьер Меркадье впервые понял основные тайны мира. Благодаря ей он уловил то, что объединяло людей, окружавших его в игорных залах, всю эту разноликую толпу мужчин и женщин, теснившихся у столов. В этой старухе он открыл черты, общие для всех игроков, только чудовищно разросшиеся. Видя её, он переставал замечать несхожесть этих одержимых. Он открыл то, что делало их совсем особой породой людей, неким сообществом, в котором не имели значения ни национальность, ни возраст и почти не имело значения богатство.

Он чувствовал, что и сам принадлежит к этой категории человечества, что он вступил в их заколдованное братство. Он чувствовал, что связывает меж собой этих людей, лишённых взаимной связи, людей, которые не разговаривают друг с другом, едва замечают друг друга, но каждый вечер горят в одной лихорадке, испытывают ту же горечь, полны той же страсти. Он знал, что их гнало сюда одиночество. Он понял, наконец, что проник в странный мир подлинного одиночества и больше оттуда не выйдет.

Ва-банк! Откройте! Рука медленно переворачивает карту. Дама треф. Прикуп из колоды. Семёрка… Туз.

Пьеру везло в тот вечер. Пришло три туза! В банке было пять тысяч франков.

IX

Ни Видаль-бей, ни полковник, ни госпожа де Понтарлье, встречая Пьера Меркадье вне стен казино, никогда бы и не подумали заговорить с ним. Да и он с ними. Лишь издали деликатно обменивались заговорщической улыбкой. Знакомство, завязавшееся за игрой, ограничивается залами казино, поддерживать его где-нибудь в другом месте было бы неприлично.

Благодаря такому обычаю игрокам легче было в долгие ночи заводить разговоры с соседями, — каждый знал, что болтовня за карточным столом не влечёт за собой никаких последствий, а между тем их инстинктивно тянуло друг к другу, они составляли особый мирок людей, которые играют в баккара, боятся дневного света, стараются отвлечься от своих мыслей, восхваляя вслух смелых понтёров, и набираются терпения для долгого молчания в часы действительной своей жизни. Ключ к собеседованиям в этом загадочном мире состоял в лёгком, шутливом тоне, в рассуждениях о каком-нибудь фетише, положенном на стол, и в откровенных рассказах игроков об их суевериях. Однажды зашёл разговор об одержимости — поводом был какой-то дурак, прикупавший к пятёрке. Поговорили друг с другом, и только. И в сущности, в этих знакомствах не играли роли личные симпатии, внешняя привлекательность. Люди смотрели друг на друга с какой-то критической терпимостью, для которой было достаточно оснований: у каждого в душе таилась какая-нибудь рана, и может быть, это-то и сближало их. Знакомства, которые завязываются в казино, походят на отношения, возникающие в санатории. У полковника лицо подёргивается от нервного тика. Что это? Признак утончённости или противный недостаток? В глазах других игроков это просто было его приметой, как в паспорте.

Надо сказать, что ежедневное ожидание часа, когда можно начать игру, очень быстро стало для Пьера мучительно. Впрочем, у него всякая привычка становилась мучительной, — например в Сентвиле он ждал почтальона с тревогой почти нестерпимой, хотя прекрасно знал, что для него не будет писем, и волновался лишь оттого, что почтальон являлся ежедневно. Только из страха перед взглядом опытных крупье, угадывающих нетерпение игроков, он сдерживал себя и не бежал в казино к открытию. Кроме того, всё же легче провести некоторое время в парке, чем томиться в залах, ожидая, когда же, наконец, начнутся партии. Днём игроки совсем не те, что вечером. Приходит много мелкой сошки, — такой игрок поставит пять франков и, проиграв, кусает от досады пальцы. В настоящих игроках это вызывает сознание своего превосходства и своеобразное чувство безмолвной солидарности; настоящие игроки придут в казино вечером, во фраках и вечерних туалетах, и встретятся у столов, где идёт крупная игра, а сейчас, среди бела дня, они молча улыбаются друг другу, забавляясь пустячными ставками за карточными столами или в зале рулетки. Вероятно так искусные теннисисты снисходительно улыбались бы, застав лучших своих мастеров за игрой в пинг-понг.

Именно такое чувство и мелькнуло в глазах двух «настоящих», когда Пьер Меркадье стал держать банк, а другой, так старательно выговаривая французские слова, что ясно было — это англичанин, произнёс за его спиной:

— Держу в половинной доле. Не угодно ли?

Господин, сказавший это, был очень молод с виду, но чересчур толст для такой моложавости, гладко выбрит, очень бледен, быть может, от пудры, черты лица имел довольно расплывчатые, белёсые ресницы, рост скорее высокий, волосы носил длинные, разделённые коротким косым пробором и взбитые с одной стороны. Одет был в новёхонький костюм горчичного цвета. Несомненно, он принадлежал к числу вечерних игроков. Пьеру вдруг показалось, что он уже где-то видел его и что тогда эта встреча оставила в нём неприятное чувство.

Сейчас они вместе принялись искушать судьбу. Банк выиграл пять раз. Тридцать два луидора. Пьер вопрошающе посмотрел на партнёра.

— Как вам угодно, — сказал англичанин.

Меркадье сдал ещё раз. Ставка на карты, на двух табло… Это было у него непреложным правилом, — у него уже выработались свои правила: после ставки на карты банк передавать в другие руки. Так он и сделал. Вокруг стола раздался, как всегда в таких случаях, ропот разочарования. Когда выигрыш поделили, англичанин заметил:

— На вашем месте я бы рискнул ещё раз…

В эту минуту картами понтёров были биты восьмёрка и девятка. Молодой человек сказал с поклоном:

— Вы были правы…

На следующий день Меркадье столкнулся с ним у подъезда «Парижского отеля» в тот тоскливый час, когда игрок с нетерпением ждёт открытия казино. По обычаю, Пьер слегка поклонился, но вдруг англичанин заговорил