За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Миссис Пендайс шагнула из луча света:

– Джордж пишет, что принимает меры. Что это значит, Хорас?

Своим вопросом миссис Пендайс как бы взяла в фокус собственные сомнения мистера Пендайса – и его прорвало.

– Я не позволю так с собой обращаться! – выпалил сквайр. – Я поеду в Лондон и сам с ним потолкую!

И он действительно отбыл поездом на десять двадцать, сказав, что обратно постарается успеть на без пяти шесть.

Едва пробило семь вечера, на станцию Уорстед-Скейнс вкатилась двуколка, запряженная тощей рыжей беломордой кобылой; юный грум осадил ее, когда двуколка оказалась прямо перед билетной кассой. Брогам мистера Пендайса, который тянул буланый жеребец, появился чуть позднее и поневоле пристроился за двуколкой. До прибытия поезда оставалось не более минуты, когда пара гнедых, принадлежащих лорду Куорримену, примчала его линейку, которая, обогнув два первых экипажа, заняла место во главе маленькой процессии. Поодаль ждала станционная пролетка и две фермерские повозки. Была в этой расстановке и гармония, и особый смысл, словно само Провидение направляло экипажи и указывало каждому свое место. Провидение допустило только одну ошибку – позволило двуколке капитана Беллью встать аккурат напротив кассы, тогда как там следовало находиться линейке лорда Куорримена, а прямо за ним – брогаму мистера Пендайса.

Из вагона первым вышел мистер Пендайс, пронзил взглядом двуколку и проследовал к своему экипажу. Лорд Куорримен вышел вторым. Его массивная голова – затылок, снабженный волосами весьма скупо и потому загорелый, составлял с шеей одну прямую линию и был увенчан серым цилиндром. Полы его серого сюртука были квадратные, как и носки сапог.

– Здравствуйте, Пендайс! – гаркнул лорд Куорримен. – Что-то я вас в Лондоне на платформе не заметил. Как ваша супруга?

Мистер Пендайс обернулся, желая ответить, и его чуть не пробуравили горящие глазки капитана Беллью, который высадился третьим. Приветствия не последовало. Беллью запрыгнул в свою двуколку, дернул поводья так резко, что рыжая кобыла едва не свернула себе шею, обогнул фермерские повозки и, подавшись вперед всем корпусом, рванул с места. Юный грум бросился вдогонку, сумел уцепиться и вскарабкаться на заднюю ступень. Линейка лорда Куорримена подвинулась вперед, на освободившееся место, и таким образом ошибка Провидения была исправлена.

– Совсем рехнулся этот Беллью. Видаетесь вы с ним, Пендайс? – спросил лорд Куорримен.

– Нет, и век бы его не видеть. Хоть бы он уехал из наших мест!

Его светлость изволили улыбнуться:

– Впечатление, будто подобные субъекты сами собой заводятся всюду, где недурная охота. На каждую свору гончих хоть один, да сыщется. Интересно, где сейчас его жена? Красивая женщина, и не слишком строгих правил, не так ли?

Лорд Куорримен глядел как-то странно; неужели он в курсе, подумалось мистеру Пендайсу. Бросив «бог ее знает!», он скрылся в брогаме.

Лорд Куорримен с теплотой посмотрел на своих гнедых. Не в его обычае было размышлять над всякими «зачем», «по какой причине» и «вот именно поэтому». Всеблагой Господь сотворил его лордом Куоррименом, сотворил его старшего сына лордом Куонтоком; всеблагой Господь сотворил гаддесдонских гончих – чего ж еще-то?

Добравшись до дома, мистер Пендайс сразу прошел в гардеробную. В уголке, возле ванны, спаниель Джон лежал, окруженный хозяйскими домашними туфлями, ибо только они могли утишить в собачьем сердце горечь разлуки. Темно-карий глаз, как всегда, подсвеченный полумесяцем белка, был устремлен на дверь. Спаниель Джон подбежал к сквайру, виляя хвостом, с туфлей в зубах, и во взгляде его отчетливо читалось: «О хозяин, где же ты пропадал? Почему не приходил так долго? Я жду тебя с утра, с половины одиннадцатого!»

Сердце мистера Пендайса раскрылось, чтобы тотчас захлопнуться. Он сказал «Джон!» и начал переодеваться к ужину.

Миссис Пендайс вошла, когда он повязывал белый галстук. Она только что была в розарии и срезала первый в этом сезоне бутон с целью порадовать измученного мужа, а также с целью иметь повод войти к нему в гардеробную.

– Вот тебе бутоньерка, Хорас. Ты виделся с Джорджем?

– Нет.

Такого ответа она страшилась больше всего. С самого начала миссис Пендайс была уверена, что из разговора отца с сыном толку не выйдет; целый день она трепетала, воображая этот разговор, но теперь, когда он не состоялся, по сосущей боли в сердце поняла: нет ничего хуже неизвестности. Муж все молчал; миссис Пендайс ждала, ждала – и не выдержала.

– Скажи что-нибудь, Хорас!

Мистер Пендайс метнул на нее сердитый взгляд.

– Что же сказать, когда говорить нечего? Я поехал к нему в клуб. Оказалось, он там больше не живет: снимает где-то квартиру; где – никому не известно. Я проторчал там чуть ли не весь день. Черкнул записку, что завтра мы ждем его дома. Еще послал приглашение Парамору – тоже на завтра. Нет, я этого так не оставлю!

Миссис Пендайс посмотрела в окно. Ничего нового – та же низенькая изгородь, те же рощи, да шпиль деревенской церкви, да крыши коттеджей, что вот уж сколько лет ограничивают ее мирок.

– Джордж не приедет, – произнесла она.

– Джордж сделает то, что я ему велю.

И снова миссис Пендайс качнула головой, ибо чутьем знала, что не ошибается.

Мистер Пендайс застыл, не застегнув жилета.

– Джорджу не помешала бы толика осторожности. Он полностью зависит от меня, – отчеканил он.

И тотчас перестал хмуриться, будто этой фразой подвел некую черту, выразил самую суть системы, в рамках которой живет и будет жить его сын. А на миссис Пендайс эти слова произвели неожиданное действие. В ней проснулся ужас, как если бы над обнаженной спиной ее сына занесли хлыст, как если бы вьюжной ночью перед ним захлопнули дверь. Но, помимо ужаса, в миссис Пендайс всколыхнулось и еще более мучительное чувство – будто хлыстом посмели угрожать ей самой, будто глумятся над сокровищем ее души, более ценным, чем жизнь; тем, что у нее в крови, что веками и поколениями шло к ней, вросло в ее плоть; тем, что никто никогда не дерзал игнорировать. Тотчас мелькнуло до смешного практическое соображение: «У меня триста фунтов в год собственных денег!» – а потом миссис Пендайс очнулась, как от дурного сна, когда страх, нанеся рану, истаивает, и остается только приглушенная боль, причина которой забыта.

– В гонг прозвонили, Хорас, – сказала миссис Пендайс. – У нас нынче ужинает Сесил Тарп. Я приглашала Бартеров, но бедняжке Розе нездоровится. Ничего удивительного – теперь уже совсем скоро. Пятнадцатого июня ожидают.

Мистер Пендайс принял из рук жены фрак, сунул руки в рукава на атласной подкладке.

– Вот бы мне убедить селян, чтоб заводили такие семьи!